Александра Леонтьевна вспомнила эту характеристику Гриши и подивилась, как точно она передает некоторые черты ее любимого Алехана. Ведь когда писала, думала совсем о других прототипах, а получилось, что и ее родной Алехан частично похож на этого Гришу, похож своей неуемной страстью к развлечениям, веселостью своего характера, пожалуй, даже бездумностью какой-то, во всяком случае, таким он иногда бывает, особенно после тяжких трудов... Вот ведь повесть зовет к честной жизни, полезной, устремленной к высоким целям, а сколько она обошла журналов и издательств, прежде чем попала к Поповой. Разве Вера не может служить примером для подражания тысячам современных девушек. Она отказалась поехать учиться, раз родители были против: «Мама, я не могу. Я не хочу никому причинять страданий». Бедная девочка... Как ей было тяжело отказываться от своих мечтаний... А разве отцы не правы, когда говорят после того, как узнают, что дети их устремляются из их гнезда: «Молодежь всегда одинакова... Едва птенец вылупится из яйца, как уже стремится вон из гнезда. Молодой человек думает о своем удовольствии и забывает о горе, которое он причиняет...» Разве этот отец не прав? И разве она сама не видит, как уходит от нее ее сын, живущий уже своей жизнью, своими интересами?
Александра Леонтьевна тяжко вздохнула. Снова уезжала она из столицы измученной и недовольной. Одно только и утешало ее: она убедилась, что Леля на правильной дороге, за него нечего бояться. Как-то она была вместе с ним и Юлей в Технологическом институте, пообедали вместе, потом смотрели кухню, пили вместе чай в их чайной. Алексея Толстого выбрали в столовую комиссию, и Юля говорила, что Алеша пользуется большой популярностью: удивительно мило, просто и с достоинством он держит себя среди студентов.
Во время каникул в Самаре Алексей Толстой любил принимать участие в постановках какого-нибудь спектакля. И на этот раз большую часть времени он провел в подготовке спектакля по пьесе местной писательницы Ярошевской. Бостром тоже хлопотал об этой постановке, уж очень ему хотелось уважить своего ненаглядного Лелюшу. Так и проходили каникулы, весело и беззаботно.
Падение Порт-Артура
Алексей Толстой, разумеется, не знал всей подоплеки начавшейся войны. Он воспринимал ее, как и большинство людей его круга: царский манифест, опубликованный 28 января, не убедил его стать патриотом, и он был весьма далек от «географического патриотизма», каким страдал В. Брюсов.
Во всяком случае, когда в Питере стали упорно распространяться слухи о предстоящей войне с Англией и Америкой, слухи, имеющие под собой некоторые фактические данные, Алексей Толстой просит родителей узнать «у Светухина
или от кого другого, не нужно ли ускорить посылку прошения об отсрочке или ввести в прошение какие-нибудь более уважительные причины, чем окончание курса. Я начинаю подумывать о том: дадут ли мне отсрочку?». 22 сентября 1904 года Александра Леонтьевна просит о том же Алексея Аполлоновича: «Алешечка, сейчас пришел Леля и говорит, что в институте до сих пор не получена бумага из воинского присутствия об отсрочке ему отбывания воинской повинности. Бумага из института и прошение посланы им 21-го июня. Пожалуйста, немедля сходи к Светухину и все разузнай, не вышло бы какого-нибудь недоразумения. Ему являться на призыв 1 октября».
И однако Алексей Толстой все время следил за драмой, которая развертывалась под стенами Порт-Артура. С гибелью адмирала Макарова дела там шли все хуже и хуже. Контр-адмирал В. К. Витгефт оказался беспомощным командующим. Только. 28 июня русская эскадра вступила с японцами в открытый бой. Чем бы закончилась битва, неизвестно, но адмирал погиб, и обезглавленная русская эскадра возвратилась в Порт-Артур.
Алексей Толстой сообщает об этом в Самару:
«До вас конечно дошли слухи о последнем бое под Порт-Артуром. У нас потоплен броненосец (одно слово Зачеркнуто. В. П.) «Пересвет», ранен крейсер, а другой «Диана» взят японцами на буксир. Эту телеграмму не пропустили, боясь страшного возмущения в публике, но мне передал дядя, который читал ее в Министерстве. Вообще уже давно в Питере царит уныние и надежды плохи».
2 февраля произошло событие, взволновавшее всех студентов Технологического института. Один из студентов-технологов сорвал резолюцию студенток Высших женских курсов, в которой предлагалось всем студентам бороться за отмену молебна в честь русской армии, начавшей военные действия против Японии. Столовая комиссия большинством голосов этот поступок студента расценила как антиобщественный и лишила его права посещать столовую. Дирекция решение не утвердила. Тогда столовая комиссия на заседаниях 13 и 14 февраля вынесла постановление не подчиняться распоряжениям дирекции. Учебный комитет института в свою очередь распустил столовую комиссию, а столовую закрыл с 17 февраля. Во всех этих событиях, как член столовой комиссии, участвует и Алексей Толстой.
В феврале же произошли волнения на Высших женских историко-литературных курсах Раева. «Знаете ли, что наделали курсистки? Чуть не побили Раева, устроили сходку, выразили порицание своим профессорам, пришлось закрыть курсы и учить наукам лишь избранных, притом с осторожностью и потихоньку», писал Александр Блок 23 февраля 1904 года.