Увы, так вовсе не пойдет... Я ж не могу да и не захочу поставить Алешу в неловкое положение. Да и наконец Сосновка-то его, а не моя. И ко мне в Сосновку помимо него приехать нельзя, поймите.
А что бы вы подумали обо всем этом, рассердились ли бы вы, если б вам так не доверяли?
Конечно, рассердилась бы, но я положительно не могу понять, как Алеша, такой справедливый и деликатный, мог так тебе сказать...
Надежды на Питер тоже не оправдали себя. Дела ее оказались совсем плохи, издателя не находилось. Была у Стасюлевича, «Захолустье» и у него не продается. Заходила к Острогорскому, ставшему редактором журнала «Мир божий», но и он, похвалив повесть «Сестра Верочка», прямо сказал, что повесть журналу не подходит: направление журнала изменилось за последнее время,
и журнал больше годится для самообразования, чем для юношества. И все-таки Александра Леонтьевна, еще на что-то надеясь, передала ему для прочтения рассказ «Спятил». При этом она попросила его, если рассказ и не годится для журнала, то пусть он объяснит ей, что в нем не подходит. Острогорский любезно согласился прочитать этот рассказ. Вряд ли что получится и здесь. Она начала понимать, что положение ее неутешительное: в книжных делах застой, спроса на беллетристику совсем нет, в редакциях масса материала, так что не успевают прочитывать. И если ее последняя надежда на Суворина не оправдается, то придется ей совсем отказаться от издания этой книги. И Суворин обманул ее ожидания: нет, он не отказал ей, а взял вещи ее для прочтения, сказав при этом, что может напечатать, если понравятся, но не раньше осени. Суворин рассказал ей и об условиях, на которых он издает беллетристику: из выручки сначала покрываются расходы на издание, потом сорок процентов комиссионных, а что останется от комиссионных, делится на две половины, издательскую и авторскую. Условия ей показались нелегкими. Да что же делать, думала она, передавая сборник Суворину. Она поехала-то к нему для очистки совести, чтобы не упрекать себя, что не все сделала. Ожидала, что скажут, что они завалены работой, а спроса на беллетристику нет, а сейчас у нее затеплилась надежда. В редакции «Наблюдателя» повесть «Перепутье» не приняли. Что теперь с ней делать, куда ее отдать? «Сестру Верочку» Александра Леонтьевна отвезла издателю Дгориену и оставила для прочтения, но он сказал ей, что этого мало для книги: он издает книги не меньше десяти листов. Если ему эта вещь понравится, ответила она, то она может дополнить сборник: дома у нее есть два рассказа «Горбунья» и «Первый урок жизни».
Большие надежды Александра Леонтьевна возлагала на «Русское богатство». Я. Л. Тейтель обещал повести ее в ближайшие дни на редакционный вечер журнала и познакомить там с редакционными работниками. Но вечер этот не состоялся. И Тейтель однажды пришел к ней с Гариным-Михайловским, который заверил ее, что поможет ей пробиться в «Русское богатство», где он начал недавно печататься: «Детство Темы» и «Гимназисты» уже прошумели на всю Россию. Александра Леонтьевна смотрела на его красивое, полное внутренней энергии лицо, на его густые белые волосы, на его живые молодые глаза и поражалась, как быстро умеет этот человек завоевывать внимание. Это ведь о нем говорили в Самаре, где он часто бывал, что сегодня он может быть графом Монте-Кристо и без счету транжирить деньги, а на следующий день попросить взаймы каких-нибудь сто рублей. Это о нем «Самарская газета» давала сообщения, как только он появлялся в Самаре, и эта весть сразу разносилась по городу. И он в тот же день заходил к Тейтелю, где было особенно многолюдно. Александра Леонтьевна знала, что он умеет говорить. В особенности она любила его слушать, когда он начинал описывать будущее благоденствие страны, говорил о раскрепощении женщин, о свободе семейных отношений, об исчезновении ужасающего понятия «незаконнорожденный», об яслях для детей, о железных дорогах. И на этот раз он был покоряюще интересным. Все у него как-то получалось легко и просто. С большим удовольствием она приняла его приглашение побывать у него в Царском Селе.
Прошло еще несколько дней. Александра Леонтьевна бывала у знакомых и всюду затевала разговоры о своих неудачах. Она побывала у Давыдовой, сказавшей ей, что рассказ «Спятил» ей понравился и она его напечатает, но не ручается, что его пропустит цензура. Давыдова посоветовала только переменить название. И они вместе придумали название «Жертва».
В Царском Селе она быстро нашла Михайловских: Николай Георгиевич, оказывается, был крестником самого Николая Первого. Тем более ее поразила самая простая обстановка, как в обычном дворянском деревенском доме. Встретили ее очень радушно. Оба и Николай Георгиевич и его жена Надежда Валерьевна показались ей очень милыми и симпатичными в своей семейной обстановке. Она смотрела то на одного, то на другого и решительно не могла определить, кто же ей больше нравится, он или она. Домашний обед и ползающие по коленям отца и матери милые детишки окончательно покорили ее сердце.
Просидела Александра Леонтьевна у Михайловских до десяти часов вечера и осталась очень довольна этой поездкой. Все время шел непрерывный задушевный разговор. Говорили больше о литературе, о писательстве. Тут она почувствовала себя гораздо проще и лучше, чем у Давыдовой: там принимала издательница, некоторым образом покровительница, тут же она почувствовала себя равноправной: как-никак принимал ее свой брат писатель. К тому же Давыдова ничего из написанного ею не знала, а Надежда Валерьевна