Ловко ты меня встретил, с доброй улыбкой сказал Степка. Хочешь, будем дружить?
Конечно, хочу, радостно ответил Алеша.
В знак дружбы Алеша подарил Степке свой перочинный ножик с четырьмя лезвиями, а Степка дал ему свинчатку:
Смотри не потеряй.
Этот день, полный неожиданных радостей, принес еще одну. Вечером, после ужина, все собрались в гостиной. Алеша рассматривал картинки в «Ниве». Скучные картинки. Александра Леонтьевна, склонив свою пепельную голову, читала «Вестник Европы». Алеша как-то попробовал почитать этот журнал, но сразу отложил его уж больно скучно. «И что мама находит там интересного, ни одной картинки, и все о чем-то серьезном...» думал Алеша, любуясь тонкими завитками на маминых висках. Аркадий Иванович тоже чем-то был занят и не поднимал головы. А так хотелось бы поговорить.
Мама, кто это гудит? не выдержал Алеша.
Александра Леонтьевна не успела прийти в себя, как Аркадий Иванович тут же ответил:
Когда мы говорим про неодушевленное, то нужно употреблять местоимение «что».
Нет, этот ответ не мог удовлетворить Алешу. И он представил, как на темном чердаке, среди старых кресел и стульев, прижавшись к печной трубе, сидит Ветер, маленький, мохнатый, с толстыми щеками, и противно гудит: «Ску-у-учно-о-о».
Алеша, иди спать, тебе же скучно без дела, ласково сказала мать.
Сейчас, мама, еще немного.
И в это время во дворе громко заскрипел снег, раздались голоса. Вездесущий Аркадий Иванович, глядя в окно, крикнул:
Приехали!
Неужели они осмелились в такой буран? проговорила Александра
Леонтьевна, и нельзя было понять, что больше в ее голосе радости или осуждения за такой риск.
Алеша вместе с матерью и Аркадием Ивановичем встречал гостей из Самары. Это была долгожданная приятельница матери с детьми Виктором и Лилей.
Обед у Гарина-Михайловского
...В начале декабря 1894 года Алексей Аполлонович срочно поехал в Самару по вызову управы: ему предъявили иск, что он растратил 5000 рублей казенных денег в бытность свою членом губернской управы. Кое-что ему удалось доказать, но многое по-прежнему осталось за ним. Хотел продать одну из своих любимых лошадей, но конюх недосмотрел и как раз Волшебник отморозил мошонку. А куда ж теперь годится больная лошадь? Надо ждать еще год, подлечить, а потом уж продавать. А где деньги взять?
В это время как раз возник вопрос о разделе дедовского наследства между сестрами Тургеневыми Марией, Варварой и Александрой.
Александра Леонтьевна решилась на поездку в Москву и Петербург только после того, как увидела, что у нее снова собирается сборник рассказов и повестей, готовых для издания. Кстати уж, она может похлопотать и об издании своих вещей. Авось что-нибудь получится... Но как скверно может отозваться эта поездка на Леле, на его ученье, которое только что пошло на лад. Да и вообще эта поездка оказалась неудачной: раздел наследства между сестрами затянулся, а ее литературные дела никаких материальных благ и вовсе не сулили. Оказалось, что четыреста экземпляров ее «Захолустья» так и и не разошлись, а ее надежды продать какому-нибудь букинисту и выручить за них хотя бы рублей двести тоже не увенчались успехом: букинист предложил по шести копеек за экземпляр, все равно что отдать даром. Так что об издании второго сборника у Тихомировой, пока не разошелся первый, не могло быть и речи.
Среди неприятных впечатлений было и два отрадных: в Петровской библиотеке ей сказали, что «Неугомонное сердце» может служить лучшей рекомендательной карточкой автору, что у них в библиотеке восемь экземпляров этого романа и ни одного нет на месте, все читаются; а потом ее утешил разговор с издателем-редактором «Театрала», куда она передала две свои комедии, который оказался очень милым, обязательным человеком, покорившим ее обаянием и преданностью своему делу. Давно она так ни с кем не говорила по душам. Правда, стоило ему развернуть пьесу и прочитать первые страницы, как сразу же он заметил, что комедия написана неопытной рукой: слишком много действующих лиц.
Перед отъездом в Петербург Александра Леонтьевна побывала у сестры Бострома Анюты и заметила, что та чем-то была смущена. Все объяснилось просто.
Почему бы вам, Анюта, не приехать летом погостить к нам в Сосновку. Летом у нас чудесно... сказала Александра Леонтьевна.
Я бы очень была рада, но ведь у меня большие нелады с Алешей.
Как? Вы же всегда были очень дружны с ним?
А разве Алеша вам не рассказывал? Дело, правда, пустяковое, но мне было очень обидно... Алексей Петрович Серебряков, друг Алеши, вы его, конечно, знаете, оскорбил меня. Он явно ухаживал за мной, и кончилось тем, что однажды в номере он меня начал обнимать и целовать. Я Алеше тогда ничего не сказала, но потом, когда он приезжал в Москву, я едва заикнулась ему о Серебрякове, так он как закричит на меня: «Ничего не говори о Серебрякове, я ничему не поверю». Другому я бы простила, а ему нет... Анюта горестно помолчала, а потом добавила: Он был мне другом, и я подумала, что он не только не должен был бы мне не доверять, но должен был бы расспросить меня и заступиться за меня. После этого какие же между нами могут быть отношения? К вам я могу приехать в Сосновку, но не к нему.