И вместе с тем сам Алданов оказывается непоследовательным в оценках, ведь выбранный им способ сопоставления стилистических приемов писателей можно назвать «нерелевантным», потому что слабые в художественном отношении «места» тургеневского стиля он соотносит с наиболее удачными приемами
Пушкина и Толстого.
Алданов пытается быть объективным, аргументированным критиком. Даже то неприятие «Войны и мира», которое выразил Тургенев после прочтения первой части романа, объясняется не завистью или злостью, а простым консерватизмом: «...не сразу мог принять революцию в искусстве такой большой художник, как он». При всей субъективности и эмоциональности Алданов пытается понять позицию автора, старается передать его точку зрения: «Однако внутренний голос, верно, всё громче ему твердил: Да, то, то самое.» Неадекватная оценка Толстого называется драмой. Критик словно переживает за Тургенева, близко воспринимая его эмоции.
Завершается статья обобщением всего ранее написанного Алдановым о Тургеневе и обозначением критерия оценки: «Надо ценить больших писателей по тому лучшему, что они дали», а также традиционным риторическим приемом ссылкой на авторитетное мнение: «Совершенно справедливо говорит Б.К. Зайцев, что в золотом веке нашей литературы место Тургенева в числе четырех-пяти первых». Субъективность Алданова превращает его литературно-критические работы в художественное эссе, в художественно-документальную прозу.
В книге «Ульмская ночь» (1953) [4, т. 6, с. 141-438], построенной в виде философского диалога А. и Л., имя Тургенева звучит не раз. Алдановские собеседники вспоминают даже о фактах литературной жизни, связанных с Тургеневым и описанных уже в советской научной литературе. Это в определенной степени характеризует и любознательную пытливость автора: ведь достать советские издания в условиях эмиграции было достаточно трудно.
В «Диалоге о случае в истории» Алданов приводит слова Б.М. Маркевича из письма к Тургеневу от 9 декабря 1868 г. о «кадетски-наглой в невежестве своем фигуре Льва Толстого, постоянно выталкивающей рыло из-за его дивно-художественного несознательного таланта» [4, т. 6, с. 225], и называет эту оценку «очевидно, именно по поводу Войны и мира» «бесстыдной» [4, т. 6, с. 225]. Герой Алданова доверчиво повторяет опечатку, допущенную в тексте этого письма в издании 1935 г. Ни о каких кадетах в 1868 г. речи быть не могло. Но «детски-наглая... фигура» Толстого превратилась в актуальную для нового времени «кадетски-наглую». Возможно, что Алданов, цитируя советское издание, разглядел опечатку, но сохранил ее для своей книги, чтобы от имени персонажа позлорадствовать над Маркевичем, приложившим немало усилий для разрушения репутации Тургенева.
В другом эпизоде участник диалога А. оценивает стихи из тургеневской «Нови», причем именно по степени отражения реальности, то есть с позиции культурно-исторической школы: «А Сон Нежданова в тургеневской Нови: Всё, всё по-прежнему... И только лишь в одном Европу, Азию, весь свет мы перегнали... Нет, никогда еще таким ужасным сном Мои любезные соотчичи не спали! Всё спит кругом: везде, в деревнях, в городах, В телегах, на санях, днем, ночью, сидя, стоя... Купец, чиновник спит, спит сторож на часах, Под снежным холодом и на припеке зноя! И подсудимый спит и дрыхнет судия; Мертво спят мужики: жнут, пашут спят, молотят Спят тоже; спит отец, спит мать, спит вся семья... Все спят! Спит тот, кто бьет, и тот, кого колотят! Один царев кабак тот не смыкает глаз; И штоф с очищенной всей пятерней сжимая, Лбом в полюс, упершись, а пятками в Кавказ, Спит непробудным сном отчизна, Русь святая... Стихи, скажем правду, не только довольно плохие, но и довольно лживые. Написаны они после того, как в течение пятнадцати лет в России осуществлялись почти беспримерные по размаху реформы; таких было мало и в европейской истории и уж наверно не было со времен Петра в русской. Темп русской жизни, даже и во вторую половину царствования Александра II, был во всяком случае более быстрый, чем в Англии, в Германии, в Австрии, и если не Нежданов, то сам Тургенев, проживший полжизни за границей, мог это знать. Но он высказал общее место, господствовавшее тогда в его кругу» [4, т. 6, с. 268]. Цитата из тургеневской повести приведена точная, с той лишь разницей, что границы стихов обозначены тире (ср.: [10, т. 9, с. 329]). Но надо понимать, что алдановский герой критикует не Тургенева, а его персонажа Нежданова. Избегая отождествления автора и героя, перенося ответственность за «лживость» стихов на Нежданова, Алданов смягчает свою точку зрения на необъективного писателя.
В «Диалоге о русских идеях» собеседник А. вспоминает письмо Тургенева к К.С. Аксакову от 16 (28) января 1853 г.: «Тургенев писал когда-то Константину Аксакову: Всякая