Дело в том, что в 53-м номере «Современных записок» за 1933 г. публикаций Алданова о Тургеневе не планировалось. Но вышло так, что Алданов не успел дать в этот номер ожидаемый отрывок из романа, и поэтому редактор В.В. Руднев предложил ему написать рецензию на какой-либо советский роман. Но и тут Алданова подстерегала неприятность: устав критиковать советских авторов, он запросил книжку, как писал М.В. и М.А. Вишнякам, «которую бы мог похвалить». Руднев посоветовал роман Шолохова «Поднятая целина», Алданов ознакомился с ним и вышел из себя: «совершенная макулатура», «гнусное подхалимство». В итоге рецензия не могла быть написана, и Алданов в спешке передал в редакцию «вместо нее статью о Тургеневе» [8, с. 61]. Соответственно, статья оказалась не выверенной и не совсем завершенной, хотя известно, что педантичный Алданов даже для отдела «Критика и библиография» не просто писал рецензии на книги, но создавал цельные очерки о писателе и его творческом пути. В письме к Рудневу от 8 сентября 1933 г. Алданов сообщает о характере статьи о Тургеневе и, называя ее «для отдела статей слишком незначительной», просит опубликовать в отделе «Культура и жизнь». Он обращает внимание, что статья составлена «в форме отдельных заметок, разделенных посредством тире» [8, с. 60]. Действительно, есть 8 таких тире, разделяющих текст на 9 частей. В посмертном книжном издании [4, т. 6, с. 460-467] эта статья разделена на части с помощью пропуска строк и визуально воспринимается более цельной.
Итак, мы обратили внимание, что подзаголовок статьи Алданова обещал некую фрагментарность «Несколько заметок». Но вместе с тем она обладает внутренней цельностью и выстроенной композицией: начинается статья характеристикой философско-политических взглядов Тургенева, высказанных им в письме к Герцену, продолжается оценкой публицистических идей в тургеневских романах и обзором литературы о Тургеневе, в том числе упоминанием книги Б.К. Зайцева. Алданов рассуждает о превратности писательской славы, об изменении отношения потомков: от восторженного восхваления до
развенчания. Как и в других литературно-критических работах, Алданов-исследователь в основном не выходит за рамки подходов культурно-исторической школы. При этом он показывает зависимость восприятия писателя от той эпохи, к которой принадлежит читатель: «Время наше элементарное, но катастрофическое, а он катастроф терпеть не мог: немудрено, что его у нас меньше читают, чем в Англии».
Алданов называет Тургенева «большим художником и очень умным человеком», а «достоинства его произведений» «признанными и очевидными». Вместе с тем большая часть статьи посвящена перечислению недостатков автора «Рудина». В этих «заметках» Алданов выступает начитанным и придирчивым читателем, обращающим скрупулезное внимание на стиль любимого писателя. Тургеневу достается за повести «Клара Милич», «Фауст». «Ненужные страницы» обнаруживаются в рассказе «Первая любовь», а в романе «Отцы и дети» «не удались» четыре персонажа. Свою позицию Алданов обозначает в деликатной фразе: «...невольно ловишь себя на повышенном внимании к недостаткам», главным же среди них он называет «легкую слабость к литературному шоколаду».
Что может скрываться за этой метафорой, которую мог позволить себе только весьма смелый литературный критик? Эта фраза намекает на сентиментальную слащавость и в целом на искусственность какого-то литературного приема. Признаки «литературного шоколада» Алданов обнаруживает в заглавиях «Новь», «Вешние воды», в построении фраз в «Фаусте», в образах героев «Первой любви». И вот что интересно: в тех же фрагментах, где характеризуются изъяны прозы Тургенева, Алданов описывает и недостатки прозы Льва Толстого, но всякий раз объясняет и оправдывает эти недостатки. Так, по мнению Алданова, заглавие «Власть тьмы» «в звуковом отношении ужасно», однако в большинстве своих заглавий Толстой делает нечто, отчего «слова эти приобретают у нас новый звук». Заглавие «Клара Милич» тоже звучит неестественно, что отчасти обусловлено искусственностью всего содержания произведения. И даже книгу Бориса Зайцева о Тургеневе Алданов упоминает не затем, чтобы опереться на авторитетное мнение и как-то его дополнить; напротив, он оспаривает «исключительно высокую оценку» «известной поэмы» «Клара Милич».
С одной стороны, принципы его критики напоминают культурно-историческую школу, с другой стороны, эстетическую критику В.Г. Белинского, соединявшего эстетическую оценку с историческим подходом к произведениям. Иначе не понять, почему Тургенев, ищущий новую форму, назван «не нашедшим ее» (множество «стилистических приемов теперь режущих слух»), почему его «поймали» на избыточных повторах, на многословии, почему сравнение начала «Клары Милич» с первыми фразами «Пиковой дамы» показывает, «как за пятьдесят лет ушло назад искусство символического рассказа». Более того, Алданов приводит финал пушкинской повести как образец ритма, краткости и емкости фразы в упрек Тургеневу. А слова о Полине Виардо сопровождаются своеобразным реальным комментарием: «Едва ли умирающий старик хотел тут сделать рекламу бывшей певице». В то же время суждения Алданова не категоричны, высказывания даны в мягкой форме: «вполне возможно», «не очень удался», «стиль его недостаточно наивен». И даже те произведения Тургенева, где обнаруживаются неубедительные приемы, оцениваются высоко по тому лучшему, что в них есть. «Первая любовь» написана «с удивительным совершенством», некоторые персонажи «Отцов и детей» «сделаны изумительно». В целом художественные неудачи Тургенева Алданов объясняет тем, что автор «Отцов и детей» постоянно искал новые формы для выражения богатого содержания и в этом поиске мог ошибаться, что вполне естественно для первопроходца. Алданов не использует термины, обозначающие литературные направления: романтизм или реализм. Но по его логике, ошибки Тургенева можно было бы отнести к своеобразным и довольно искусственным проявлениям романтизма. И хотя на многих страницах Тургенева гораздо «больше искусства и поэзии», чем на страницах Достоевского, он «самый неровный из всех классических русских писателей».