Ну вот пришла и моя очередь.
Эй! Ты несчастный, заезженный, больной ревматизмом верблюд! Выйти из строя! Смирно! Смирно, ты лодырь, болван на резиновых ногах!
Затем голос его становится тише, но теперь он полон ехидной насмешки.
Скажите-ка, рядовой, вам известно, что сказал бы мне генерал, если бы увидел то, что у вас называется парадным шагом?
Так точно, известно.
Он чуть оторопел. Потом с улыбкой развеселившейся гиены сказал мне:
Та-а-ак? Ну, так что же сказал бы господин генерал? Прошу вас, смелее Я слушаю.
Я почтительным тоном ответил:
Разрешите доложить, mon sergent, господин генерал сказал бы: «Не понимаю, Потриен, что понадобилось здесь этой милой барышне.»
Вопль, прозвучавший после этого, каждый из нас не забудет и через много лет.
Каналья!
Я спокойно стоял по стойке смирно. Человек я кроткий, но не трус. Голос сержанта внезапно стал медовым.
Гм так ну, хорошо! Одним словом, демонстрируем остроумие. Что? Отлично. Я это учту.
В дальнейшем постараюсь побольше заниматься с вами в первую очередь парадным шагом! Ремень!
«Хочет ударить? подумал я. В этом случае недолгой быть моей службе в легионе, и кончится она военно-полевым судом».
Нет Он лишь привязал ремень к моей ноге, взял другой конец в руку и мы замаршировали Согнувшись чуть не вдвое, сержант, когда я опускал ногу, обеими руками дернул за ремень так, что мой башмак со страшной силой ударил о землю. Я подумал было, что у меня сломалась нога
Черт дернул меня зацепиться кончиком штыка за один из котелков, выставленных на стене Котелок перевернулся, и похлебка хлынула на широкую спину пригнувшегося сержанта.
Моей то ноге было только больно, а у сержанта вид был такой, словно его окунули в парашу.
Взводный!
Рота стояла бледная, как полотно. Всем было ясно, что добром эта история для меня не кончится. Взводный вышел из строя.
Об этом сукином сыне, ублюдке доложить в рапорте. Предлагаю пять суток гауптвахты.
Спасибо. Если он предлагает пять суток, то капитан добавит еще десять, майор еще восемь и в конечном счете тридцать дней мне обеспечены, как пить дать.
Марш! На обед Рамз!
Это должно обозначать «rompez!» «разойдись!» Да, друзья мои. Что вы знаете о том, каково в этой гнусной Африке привыкать к самой тяжелой в мире службе за самое низкое в мире солдатское жалованье?
Жювель, зубной техник из Тараскона, который начал подделывать документы, чтобы только избавиться от возни с чужими челюстями, был человеком образованным и рассказал мне, будто один из служащих консульства, которому он пломбировал зуб, говорил, что у китайских солдат жалованье даже меньше, чем у легионеров. Однако если учесть, что китайская армия в промежутках между боями усиленно занимается самоснабжением, в то время как легионеру грозит полевой суд за несчастную козу, пропавшую у усмиренного арабского племени, придется согласиться, что китайцам живется все-таки легче.
Я уж не говорю о марш-бросках в сорокаградусную жару в полном снаряжении. Надо и мчаться по пустыне на горячих, как сковородки танках, и мучиться от прививок восьми разных видов, и маршировать с утра до вечера с пятиминутными привалами после каждых трех часов Надо мостить дороги и прокладывать тропы в горах Атласа, надо уметь строить железнодорожные мосты и укреплять дамбы, а кроме того, надо стирать свое белье и тратить два часа в день на то, чтобы ремень, пуговицы и башмаки сверкали, как новенькие. И, наконец, надо проливать кровь, покрывая себя легендарной славой, в Индии и на Мадагаскаре за Францию, но, если понадобится, и за Исландию, потому что на знамени легиона не стоит «За родину и честь», а только «За честь».
У нас нет родины.
Загляните в музей в наших оранских казармах. Мы проливали кровь в Крыму, мы покрыли себя славой в Мексике при императоре Максимилиане. Мы сражались под Садовой и Седаном, на Марне и где угодно. Ради чего?
В этом то и загадка.
От других французских солдат нас отличает синий пояс. Такие есть только у нас.
И на всех парадах впереди всех французских частей идут легионеры.
Мы шутим, дерзим, сорим деньгами, если удается их где-нибудь раздобыть, но гордимся мы именно этим.
C'est la legion.
Однако тридцать дней гауптвахты все-таки гнусность.
Нельзя зайти даже в войсковую лавочку, а за ворота форта выход разрешен, только если тебя назначили в караул. Две смены по три часа на лестнице с карабином в руке.
Наступает вечер. Мы идем за начальником караула по короткой дороге через пустыню в сторону города.
Можно закурить, говорит добродушный капрал-русский.
Зовут его Ярославский. Хороший парень. У него приятный низкий голос, но говорит он редко и мало.
Договорись с ним, тихо говорит мне Альфонс, чтобы он после смены отпустил тебя на час в город. Придешь немного в себя, а то вид у тебя хоть ложись и помирай.
Думаешьстоит попробовать?
Вполне. Русский свой парень. Даже не похож на легионера. Скорее уж на миссионера.
Идея недурна. Когда мы входим в караулку у входа во дворец, как раз темнеет.
Мы ставим карабины в пирамидку. Приносят ужин. «Скажите, господин капрал, когда смена?