Он заметил впечатление, которое произвел на меня.
Я три дня не брился, промолвил он, ну, да и не причесан, а то я еще ничего.
Скажи, пожалуйста, Яша, начал я, что это мне сказал Елисей Ты ранен?
А! да это целая история, возразил он. Я тебе после расскажу. Точно, я ранен, и вообрази, чем? стрелой.
Стрелой?
Да, стрелой, только не мифологической, не стрелою амура, а настоящей стрелой из какого-то прегибкого дерева, с искусным острием на конце Очень неприятное ощущение производит такая стрела, особенно когда попадает в легкие.
Да каким это образом? помилуй
А вот каким. Ты знаешь, в моей судьбе было всегда много смешного. Помнишь мою комическую переписку по делу вытребования бумаг? Вот я и ранен смешно. И в самом деле, какой порядочный человек, в наше просвещенное столетие, позволит себя ранить стрелой? И не случайно заметь, не во время каких-нибудь игрищ, а на сражении.
Да ты всё мне не говоришь
А вот постой, перебил он. Ты знаешь, что меня скоро после твоего отъезда из Петербурга перевели в Новгород. В Новгороде я провел довольно много времени и, признаться, скучал, хотя я и там встретился с одним существом (он вздохнул) Но теперь не до того; а года два назад вышло мне прекрасное местечко, правда, далеко немножко, в Иркутской губернии, да что за беда! Видно, нам с отцом на роду было написано посетить Сибирь. Славный край Сибирь! Богатый, привольный это тебе всякий скажет. Очень мне там понравилось. Инородцы у меня под началом состояли; народ смирный; да, на мою беду, вздумалось им, человекам десяти, не больше, контрабанду провезти. Меня послали их перехватить. Перехватить-то я их перехватил, да один из них, сдуру должно быть, захотел защищаться, да и попотчевал меня этой стрелой Я было чуть не умер, однако оправился. Теперь вот еду окончательно вылечиться Начальство, дай бог им всем здоровья, денег дало.
Пасынков в изнеможении опустил голову на подушку и умолк. Слабый румянец разлился по его щекам. Он закрыл глаза.
Много говорить не могут, проговорил вполголоса Елисей, не выходивший из комнаты.
Наступило молчание; только и слышалось, что тяжелое дыхание больного.
Да вот, продолжал он, опять открыв глаза, вторую неделю сижу в этом городишке простудился, должно быть. Меня лечит здешний уездный врач ты его увидишь; он, кажется, дело свое знает. Впрочем, я очень этому случаю рад, а то как бы я с тобою встретился? (И он взял меня за руку. Его рука, еще недавно холодная как лед, теперь пылала.) Расскажи ты мне что-нибудь о себе, заговорил он опять, откидывая от груди шинель, ведь мы с тобой бог знает когда виделись.
Я поспешил исполнить желание его, лишь бы не дать ему говорить, и принялся рассказывать. Он сперва слушал меня с большим вниманием, потом попросил пить, а там опять начал закрывать глаза и метаться головой по подушке. Я посоветовал ему соснуть немного, прибавив, что не поеду дальше, пока он не поправится, и помещусь в комнате с ним рядом.
Здесь очень скверно начал было Пасынков, но я зажал ему рот и тихо вышел.
Елисей тоже вышел вслед за мной.
Что же это, Елисей? ведь он умирает? спросил я верного слугу.
Елисей только махнул рукой и отвернулся.
Отпустив ямщика и наскоро перебравшись в смежную комнату, я отправился посмотреть, не заснул ли Пасынков. У двери я столкнулся с человеком высокого роста, очень толстым и грузным. Лицо его, рябое и пухлое, выражало лень и больше ничего; крохотные глазки так и слипались, и губы лоснились, как после сна.
Позвольте узнать, спросил я его, вы не доктор ли?
Толстый человек посмотрел на меня, усиленно приподняв бровями свой нависший лоб.
Точно так-с, промолвил он наконец.
Сделайте одолжение, господин доктор, не угодно ли вам пожаловать сюда, ко мне в комнату? Яков Иваныч, кажется, теперь спит; я его приятель и желал бы поговорить с вами о его болезни, которая меня очень беспокоит.
Очень хорошо-с, отвечал доктор с таким выражением, как будто желая сказать: «Охота тебе так много говорить; я бы и так пошел», и направился вслед за мной.
Скажите, пожалуйста, начал я, как только он опустился на стул, состояние моего приятеля опасно? как вы находите?
Да, спокойно отвечал толстяк.
И очень оно опасно?
Да, опасно.
Так что он даже умереть может?
Может.
Признаюсь, я почти с ненавистью
посмотрел на моего собеседника.
Так помилуйте, начал я, надобно прибегнуть к каким-нибудь мерам, консилиум созвать, что ли Ведь нельзя же так Помилуйте!
Консилиум, можно. Отчего ж? Можно. Ивана Ефремыча позвать
Доктор говорил с трудом и беспрестанно вздыхал. Желудок его заметно приподнимался, когда он говорил, как бы выпирая каждое слово.
Кто такой Иван Ефремыч?
Городской врач.
Не послать ли в губернский город как вы думаете? Там наверное есть хорошие доктора.
Что ж? можно.
А кто там лучшим врачом почитается?
Лучшим? Был там Кольрабус доктор только его чуть ли не перевели куда-то. Впрочем, признаться, оно и не нужно посылать-то.
Почему же?
Вашему приятелю и губернский доктор не поможет.
Разве он так плох?