Как как ты понял?
Выпьешь отвечу.
Пока я лихорадочно глотал подозрительную жидкость, на вкус отдающую ореховым сиропом, Феликс обошел меня по кругу, хмурясь и щелкая пальцами то у головы, то у груди.
Я вижу на тебе призрачные метки, объявил он и, прежде чем я как-то среагировал на это, спросил: Что именно вы делали с этой девушкой? И откуда ты ее знаешь?
Я почувствовал, что пунцовею.
В приложении познакомился. Мы решили устроить прогулку по мистическим местам Петербурга, начали с кладбища. У нее был с собой полароид. Мы сфоткались и решили закопать карточку там, на месте предполагаемой могилы.
Феликс застонал, схватившись за голову, а потом непререкаемо сунул мне свой телефон.
Контакты этой девушки. Быстро.
Я не собираюсь давать тебе возмущенно начал было я, но в этот момент у меня в голове вдруг словно зашуршали осенние листья. А вслед за этим послышалось жутковатое, вызывающее мурашки детское пение:
Раз, и первый иерей выходит из-под земли,
Разматывает клубок, открывает другим пути.
Я охнул: ощущение было такое, будто кто-то воткнул иголку мне в самое сердце, а потом резко вытянул ее обратно но нить, вдетая в эту иглу, так и осталась со мной.
Началось, да? спросил Феликс, подхватывая
меня, потому что я начал оседать на пол.
Ч-ч-что это? схватившись за грудь, просипел я.
Действие заклятья. Тебе скоро станет плохо, отчеканил Феликс, пока я, больше не протестуя, лихорадочно вбивал в его телефон контакты Анны. Вывернет наизнанку и отлично. После этого возьми горсть леденцов и ловец сна из третьего ящика комода в гардеробной. Леденцы съешь. Ловца повесь у окна и ложись спать, только предварительно запри дверь в свою комнату и проведи вдоль нее черту из соли. На подоконнике тоже рассыпь соль. Не выходи до зари и никому не открывай. Даже мне.
Выхватив у меня свой телефон, Феликс опрометью кинулся в прихожую. Там он натянул белые кроссовки, и, не завязывая шнурки, в спешке буквально вывалился из квартиры в пахнущую свежей краской парадную. Но ключ при этом провернул в замке четыре раза. Мне показалось, что дверь на мгновение полыхнула светом, но, возможно, это была галлюцинация.
Потому что мне действительно стало плохо, и я побежал в ванную.
[1] Канеле французский десерт из мягкого и нежного теста, покрытого твёрдой карамелизированной корочкой.
[2] Кнафе десерт арабской кухни, готовится из кадаифской вермишели и козьего сыра.
2. Феликс приподнимает завесу тайн и задирает футболку. Часть 1
То ли я по-настоящему, всерьез сошел с ума, втянув в своё безумие и новых петербургских знакомых; то ли мир действительно полон чудовищ и магии. И тот, и другой варианты пугали. Первый, потому что психом быть печально ведь это значит никогда не верить самому себе, не жить по-настоящему. Второй, потому что если все происходит на самом деле то, как минимум, я могу и вовсе не дожить до утра.
Как и велел Феликс, я заперся в спальне.
Наступила ночь. Мне было ужасно плохо: боль в сердце только усиливалась, температура поднялась, голова раскалывалась и кружилась. Окно комнаты было закрыто, но ловец снов возле него раскачивался, как маятник, и я то и дело слышал скрежет и стук, будто что-то снаружи пыталось подцепить раму и пробраться ко мне. Сам я метался, охваченный жаром, и в голове у меня постепенно появлялись новые строки тревожно-тянущего напева про священнослужителей:
Двадцать пятый иерей ступает по мосту
И гасит фонари, включает тишину.
Разбуженные священники один за другим двигались ко мне со Смоленского кладбища, и неведомый голос в голове непрошено сообщал мне, где они сейчас находятся:
Двадцать девятый иерей открывает двери,
Уже неважно веришь ты или не веришь
Затуманившимся, воспаленным взглядом я смотрел на то, как ручка на двери моей спальни начинает медленно поворачиваться. И застывает.
Соль, насыпанная у порога, вдруг заплясала, как пустынные пески во время бури, но все же проведенная ею черта оставалась широкой и непоколебимой. Ручка затряслась, будто ее дергали изо всех сил. Ловец сна стал раскачиваться еще сильнее, а тени, что давно уже обитали на карнизе, вдруг начали вытягиваться, обретая очертания призрачных мертвых священников. Они теснились за окном, прижимаясь к нему, их мертвые лица искажались они что-то шептали мне, пытались попасть внутрь. Одновременно с тем начала сотрясаться уже вся дверь. Превозмогая тошноту и слабость, я сполз с постели и щедро сыпанул под нее еще соли из огромной пачки, захваченной на кухне.
С той стороны послышался визг, от которого кровь стыла в жилах. Зато девичий голосок в моей голове больше не пел: судя по всему, пока двадцать девятый иерей не выполнил необходимое действие, песня не могла продолжиться.
А заклятье завершиться.
Кое-как я смог заползти обратно на кровать. Жар не спадал. Духи за окном и дверью не исчезали. В комнате было неестественно холодно, я сжимался в комок под двумя одеялами, но не мог согреться и всё чувствовал, как мое сердце, будто вязаная игрушка, прошито двадцатью девятью призрачными нитями по числу пришедших священников.
Это было больно. Но пока что не смертельно.