Свободная камера нашлась в самом конце коридора. Губастый стражник позвенел ключами, толкнул решётку В полутьме и не видно было, что там есть дверь.
Пол был земляным, только в углу высилась кучка соломы. Пахло от неё так же, как и везде, нечистотами и людскими телами.
Вот тебе новое гнёздышко, птичка, осклабился стражник. Обед тебе не положен, на довольствие ставят утром. Посидишь тут голодная, может, будешь сговорчивей? Я могу подстелить плащ?
Ханна шарахнулась, но стражник ловко схватил её за плечо, прижал к себе, быстро прошёлся руками вдоль тела, обыскивая на предмет ножа, а заодно
и тиская крепкую молодую грудь.
Хороша! усмехнулся он, и глаза его заблестели, а дыхание стало чаще. Я принесу тебе сыра и хлеба. Хочешь, а, девка?
Он обхватил Ханну за талию, наклонился к её лицу, но она вывернулась с криком:
Пошёл прочь! И в тюрьме нет покоя от кобелей!
Ну, смотри, сучка, беззлобно рассмеялся стражник. Как бы потом не пришлось лизать за кусок сухаря. Я ведь могу и забыть поставить тебя на довольствие, а? Ты посиди, подумай. Я отдежурю и приду к тебе опосля.
Ханна не успела отшатнуться.
Стражник схватил её, сорвал с плеча суму, сдёрнул с пояса кошель. Вытряхнул медь и зеркальце прямо на грязный пол. Туда же посыпалось содержимое сумы последняя половинка лепёшки, бурдюк с водой, чистая рубаха, кусок ткани, швейные принадлежности, хлебный нож.
Стражник собрал монеты, поднял зеркальце, выглядевшее грязным и мутным, повертел в руках, и сердце Ханны заколотилось так, словно она воробей в кулаке бога.
Но стражник не позарился на старьё, швырнул зеркальце на пол, забрав только деньги и нож.
Ну, пошли уже? поторопил его второй.
Первый растянул толстые красные губы, полагая, что улыбается Ханне, засопел с сожалением, но повернулся, шагнул, захлопнул дверь из железных прутьев, запер замок.
И стражники ушли, перешучиваясь.
Факел, висевший на глухой стене в конце коридора, почти догорел, но светил Ханне больше, чем многим, её камера была последней.
Она начала собирать своё добро на ощупь, а потом глаза привыкли к полутьме.
Ханна снарядила суму, надела пустой кошель на пояс, зажала в кулаке зеркальце и без сил опустилась на землю, не зная, кому молиться.
Пока месть была далека, ей казалось, что она явится перед Александэром как демон возмездия. Но вот она в тюрьме, руки дрожат и пальцы не слушаются.
Как быть, когда мир людей, мало того что покинут богами его отринул сам Сатана?
Что может она, маленькая и слабая? Сумеет ли отомстить?
Но как ей жить, если дочь умерла?
Что стало с нею в аду? И в ад ли пошла душа, ведь договор с Сатаной расторгнут?
Проклятый мир! Он стал совсем никому не нужен, раз даже ад отринул его! Пустой, беспросветный! Такой же унылый и тёмный, как эта тюрьма!
Факел погас, и никто не спешил его заменить. Тьма уплотнилась и встала рядом.
А может, и хорошо, что Ханну сюда привели? Ведь ей пришлось бы искать встречи с Александэром, пробираться в его охраняемый дом.
Она хотела тайком наняться служанкой в ратушу, а теперь муж придёт сам. Нужно только дождаться.
Ханна сжала в руке зеркальце. Она не видела в нём ничего. Никого она не успела предать за свою недолгую жизнь, обмануть или отринуть безвинно.
Потому и зеркальце смотрело на неё равнодушно: не светилось, не оживало в руках.
А вот Александэр даже в темноте увидит в нём отражение дочери. И колдовство заставит его опомниться и раскаяться, достать девочку пусть даже из самого ада!
Он найдёт дочь. Или погибнет от боли и памяти!
Стражник принёс и повесил на стену новый факел, и тут же в углу зашуршало.
Ханна инстинктивно вскинула руку со своим единственным оружием зеркальцем. Она опасалась крыс, но шевелилось что-то огромное, не меньше собаки.
Кто там?! спросила Ханна острым от страха голосом.
Хлебушка! донеслось из угла жалобное.
Кто ты? спросила женщина уже спокойнее.
В углу завозились, и груда тряпок сложилась в худую измученную старуху, оборванную так, что было видно сухие костистые руки и обвисшую грудь.
Я? Старуха почесала грудь. Я старая Махда. Дай хлебушка?
Судя по виду старухи, стражники просто перестали её кормить, ждали, пока помрёт.
Ханна вздохнула, сняла суму, вынула половинку лепёшки, отломила кусок, подошла к старухе и протянула.
Хлеб? Тощие руки затряслись.
Хлеб, согласилась Ханна. А вода здесь есть?
Воду приносит рышая, шепеляво пробормотала старуха, вцепляясь в кусок лепёшки и пытаясь откусить от него беззубым ртом. Кашдый вечер льёт в чашку. Шалеет меня.
Ханна пригляделась. У решётки и в самом деле стояла пустая глиняная миска.
Старуха видать, зубов у неё и в глубине рта осталось немного отламывала и сосала засохший хлеб.
Ханна молчала: вот всё-таки живая душа старуха, но лучше бы её не было.
Что будет, когда вечером придёт стражник?
Неужели и это ей придётся вытерпеть, чтобы отомстить?
А ты нездешняя, дощька Старуха дососала лепёшку и стала разглядывать Ханну, как украшение в лавке. Есть такая особенная старческая бесцеремонность, которая даже и не стесняет.
Издалека пришла,
отозвалась Ханна уклончиво.
Молодая А муш твой хде? удивилась старуха.