Она ещё не родила... грустно отозвался старшина.
В блиндаж вошёл старший лейтенант Кошкин, недавно назначенный командиром батареи. Шпак вмиг заметил по его сосредоточенному лицу, что он был чем-то озадачен. Увидев за столом Шпака, возившегося с вещмешком, Кошкин подошёл к нему.
Я готов ехать в госпиталь к капитану Кольцову, сказал старшина командиру батареи, ощутив в душе радость от мысли, что он едет проведать своего боевого друга, с которым и под Сталинградом, и ещё раньше, под Москвой, а теперь и на Курской дуге ходил не раз в атаку, громил из пушек фашистские танки и мотопехоту. Всё, что ему повезу, уложил в вещмешок. А от вас, товарищ старший лейтенант, как вы и просили, горячий привет. Ещё скажу, что батарея наша в надёжных руках. Кто-кто, а Кольцов до боли в сердце болел ею, берёг свои пушки как зеницу ока.
Но Кошкин, казалось, не слушал, его мысли в эту минуту были совсем о другом.
Всё отложите, Василий Иванович, и срочно идите к командиру полка! Он вас ждёт... распорядился командир батареи.
Шпака словно обдало ледяным душем.
Я же еду в госпиталь, медсестра звонила и предупредила, что машина меня ждёт, решительно возразил он.
Кошкин, однако, был неумолим, как показалось старшине, даже сердит.
Вам следует срочно убыть к командиру полка! Кошкин перешёл на официальный тон.
А что случилось? не удержался от вопроса Шпак.
Я не знаю, а спрашивать у полковника не решился, ответил с раздражением старший лейтенант. Да к тому же сам полковник не в духе, он чем-то встревожен.
Может, тоже что-то хочет передать Кольцову? спросил Шпак. Ведь они земляки.
Кошкин с таким укором посмотрел на старшину, что тот поспешно бросил:
Бегу, бегу, но вещмешок оставил в блиндаже.
Уже минут через десять он входил в командирский блиндаж. Карпов сидел за столом и что-то писал, при этом его лицо оставалось напряжённым.
Товарищ полковник, старшина Шпак... хотел было доложить старшина о своём прибытии, как полагается по уставу.
Но Карпов прервал его и, взяв за руку, усадил на стул рядом с собой. Глядя в живые глаза Шпака, он вдруг сказал:
Хорошо, что вы ещё не уехали в госпиталь.
В его голосе не было сожаления, наоборот, он был рад этому. Его зеленоватые глаза, над которыми нависали чёрные, как дёготь, брови, были как неживые.
Поясните, пожалуйста, свою мысль, товарищ полковник, попросил Шпак, всё ещё не догадываясь, о чём дальше пойдёт речь.
Карпов передёрнул плечами.
Мысль проста, но до боли тяжела, Василий Иванович, приглушённым голосом заговорил командир артполка. Санитарную машину, в которой везли в госпиталь раненых людей, разбомбил «юнкере». Случилось это в глухом селе, где не было наших военных. Раненые погибли. Жители, на глазах у которых совершился этот злодейский пиратский акт, похоронили на другой день всех убитых в братской могиле и поставили на ней деревянный крест.
А Кольцов что, тоже погиб? спросил Шпак и почувствовал, как забилось сердце, и так ему стало нехорошо, что даже начала кружиться голова, а перед глазами заплясали тёмные мурашки.
Карпов встал, беспокойно заходил по блиндажу.
Кольцов тоже погиб... сорвалось с его холодных губ.
А кто вам об этом сообщил? спросил Шпак. Источнику можно верить?
Это был
главный врач госпиталя, ответил Карпов. Он ехал из штаба армии и увидел разбитую и сгоревшую санитарную машину. Неподалёку от места трагедии стоит домик, в котором живёт бородатый лесник, он-то и поведал, как вражеский самолёт атаковал машину. Он сбросил бомбу, но она вздыбила землю в сторону, машину не задело. «Юнкере» сделал второй заход, спустился совсем низко и снова бросил бомбу. Она-то и угодила в машину...
Карпов говорил неровно, голос у него срывался, чувствовалось, что гибель людей, особенно капитана Кольцова, отличного и храброго артиллериста, уничтожившего только в боях под Сталинградом своей батареей 19 немецких танков, потрясла его.
Был у меня достойный земляк-горьковчанин, а теперь его нет. Карпов испытывал при этих словах раздражение, смешанное с беспомощностью, хотя вины полковника во всем случившемся не было.
Шпак слушал его, но не понимал как это нет Кольцова? Герои ведь не умирают, даже если их предали земле.
Что же нам делать? спросил расстроенный старшина.
Карпов ответил не сразу.
Похоронка на Кольцова подписана и утром уйдёт в город Горький, наконец заговорил он. Это будет тяжким ударом для его жены Гали, но молчать о гибели капитана Кольцова нам не дано права.
Шпак предложил Карпову отправить жене офицера его личные вещи, письма, которые она ему писала и которые он хранил, фотографии, на которых они сняты в бытность его ещё лейтенантом...
Где всё это находится? спросил Карпов.
В его тумбочке, в блиндаже, там же его новая гимнастёрка, ответил Шпак. Я всё это видел. Да и сам Кольцов просил меня присматривать за его вещами, потому как надеялся, что рана скоро заживёт и он вернётся на свою батарею, ставшую ему родной.
У меня есть другое предложение. Глаза Карпова, подернутые лёгкой грустью, заблестели. Мы пошлём в Горький вас, Василий Иванович. Вы его боевой друг, вместе с ним били врага под Москвой в сорок первом, потом сражались за Сталинград, да и Курская дуга на вас обоих наложила свой отпечаток.