Кольцов передохнул и посмотрел на Карпова. Казалось, слушая его, тот был спокоен, руки сложил на груди, глаза задумчивые, и лишь лёгкое подрагивание скул выдавали переживания.
Кольцов продолжал:
И тут я почувствовал острую боль в груди, смотрю на мужика, а его лицо расплывается. Я потерял сознание...
Последние слова Кольцова вызвали в душе Карпова смятение, с его губ сорвалось:
Здорово тебя, Пётр, война-злодейка покусала, даже не верится, что с тобой, моим лучшим артиллеристом, всё это произошло.
А я, думаете, верю? спросил Кольцов, и хитроватая усмешка скользнула по его губам. Рассказываю вам, как прожил эти дни вдали от своего артполка, а у самого по спине холодок гуляет, словно за гимнастёрку бросили кусочек льда.
И долго ты лежал без чувств?
Очнулся глубокой ночью в крестьянской избе, продолжал Кольцов. Над столом в абажуре висела лампа, и свет от неё разводил на противоположной стене хмурые тени. В комнате было тепло, и я враз согрелся. Но где же хозяева? Хотел подняться с топчана, но не мог в груди кольнуло так, что в глазах тьма ночная возникла. Я подал голос: «Есть кто в хате?» Из другой комнаты вышла хозяйка. Она подошла ко мне, и теперь я мог увидеть её добродушное лицо и большие, завораживающие глаза. Она заразительно улыбнулась.
Мой соколик очнулся! Катерина села рядом со мной. Есть хочешь? У меня парное молоко, котлет нажарила, так что накормить тебя могу. А желаешь сварю картошку.
Я спросил, где её бородатый муж. Она ответила сразу, словно ждала моего вопроса:
Тихон? Поехал в соседнее село за фельдшерицей, надо же тебя, соколик, спасать.
«Значит, помощь мне окажут!» пронеслось в моих мыслях.
Потом Катерина принесла мне молоко в коричневом кувшине, положила свою руку мне под голову и стала поить. Она удивилась, когда увидела пустой кувшин, засмеялась.
Аппетит у тебя, соколик, дай бог, если поживёшь у нас с неделю, разоришь! Больной, а выдул целый литр молока!
Вы меня привезли сюда? спросил я хозяйку.
А другие тут, у леса, не живут, усмехнулась Катерина. Ты, наверно, с той санитарной машины, в которую бросил бомбу немецкий самолёт?
Да, жаль, ребята погибли. А меня взрывная волна в канаву швырнула, да так, что я три дня лежал без сознания.
Уже на рассвете приехал её муж Тихон, вошёл в хату и громко изрёк:
Катерина, дохтура тебе привёз. Нагрей воды, чтобы наша гостья помыла руки.
Это была женщина лет пятидесяти, весёлая и улыбчивая. Она подсела ко мне на топчан и спросила с лёгкой иронией в голосе:
Скажи, кто ты и что у тебя болит? Только коротко и без эмоций.
Ответил ей, кто я такой и как оказался в канаве. А болит у меня в груди, в правом лёгком застрял осколок. Она заметила, что это опасно, что надо срочно делать операцию, но там, откуда её привёз Тихон, больницы нет, а до госпиталя ехать на машине часа два-три, но машины у неё нет. Потом дала мне градусник, чтобы измерить температуру. Она оказалась высокой, я почувствовал, что у меня опять начался жар. Фельдшерица сделала мне два укола
и перевязала рану.
Я постараюсь отвезти тебя в госпиталь, попрошу машину у начальника милиции. Ты, пожалуйста, нормально кушай, хорошо бы пить молоко, есть варёные яйца. Она посмотрела на угрюмо сидевшую хозяйку. Будешь кормить?
Неужто командира Красной армии мы не накормим? ответил за жену Тихон и поскрёб пальцами бороду, словно расчёсывал её.
Уходя, фельдшерица сказала, что поедет со мной: мало ли что может случиться в дороге...
Попал я в госпиталь недели через две. Когда садился в милицейскую машину, мне помогали хозяева Тихон и Катерина. И тут я чуть не уронил слезу...
Отчего вдруг, Пётр? прервал его Карпов. Его тяжёлое лицо заметно потемнело, и Кольцов понял, что ему не по себе.
Хозяйка, когда прощалась со мной, расцеловала меня... и в голос зарыдала, словно я был её сыном. Сказала:
Храни тебя Бог, Пётр Сергеевич, бей на фронте немецких супостатов, а я буду за тебя молиться. Если доведётся ещё быть в наших краях, милости просим в гости. Фашисты тут у нас всё порушили, но своё село мы возродим!..
Так вот, Игорь Михайлович, пока всё это происходило, я так разволновался, что ощутил на своём лице горючие слёзы...
Долго ты лежал в госпитале? спросил Карпов.
Почти три месяца. В конце октября сорок третьего года выписался. Я просил главврача направить меня в артиллерию, откуда я к ним прибыл.
Какой фронт? поинтересовался главврач.
Воронежский.
Такого фронта уже нет, усмехнулся главврач. Его переименовали в 1-й Украинский. Кстати, откуда вы призывались в Красную армию?
Из города Горького, там моя семья... А зачем вам это знать?
Характер вашего заболевания такой, что вам полагается месячный отпуск, объяснил главврач. Поедете домой?
А куда же ещё? усмехнулся я.
И выписали мне проездные документы до Горького. Приехал на вокзал, чтобы взять билет, получил его, но... не уехал в Горький.
Почему? резко спросил полковник. На тебя это непохоже. Ты, земляк, из породы сильных духом, а тут вдруг слеза на лице.
Я и сам удивился, но что было, то было. К тому же Тихон и Катерина люди добрые, кормили меня и поили, хотя отрывали продукты от своих ртов.