не могли причинить ему большого вреда. Все еще работали агрегаты аварийного энергоснабжения, еще не кончились запасы но надолго ли их хватит? И, самое главное, что делать с сокровищами? Унферцагт не мог ждать, когда американцы или русские появятся у тяжелых железных дверей.
Сообщения, распространяемые радио Великой Германии, были чистой воды пропагандой. Из громкоговорителей почти беспрерывно раздавались лишь призывы держаться до победного конца, информация же о происходящем практически не поступала. Но не проходило ни одного дня без дурной веста; Рурская область пала, Кенигсберг пал, Вена пала. В тот же день, когда русские взяли Вену, в пятницу, 13 апреля, все радиостанции обошло сообщение: «Президент США Франклин Рузвельт умер!»
Только такие неисправимые оптимисты, как Геббельс (он велел открыть шампанское) еще верили в перемены. Геббельс обратился к Гитлеру со словами: «Мой фюрер! Я поздравляю вас! Рузвельт мертв! Звезды говорят, что вторая половина апреля принесет нам перемены». Геббельс питал слабость к гороскопам. Но надежды на то, что смена президента в Вашингтоне сможет остановить военные операции союзников, не оправдались. Скорее, наоборот.
Профессор Унферцагт сидел в бункере на своих ящиках. Вот уже почти 20 лет он был директором музея и с тех самых пор чувствовал себя хранителем сокровищ, самых драгоценных в истории человечества. Был вечер 19 апреля, четверг. Канонада слышалась и во внутренних проходах бункера. Из громкоговорителей гремел голос рейхсминистра пропаганды Йозефа Геббельса. Геббельс произносил речь в честь дня рождения Адольфа Гитлера, и каждый немец был обязан слушать ее. По сравнению с одиннадцатью предыдущими годами Геббельс говорил, пожалуй, спокойно, почти заунывно, но в своих высказываниях был патетичен, как никогда: «В тот момент военных событий, когда, как хотелось бы верить, все силы ненависти и разрушения с запада, востока, юго-востока и юга в последний раз наступают на наши фронты, чтобы прорвать их и нанести рейху смертельный удар, я, как всегда начиная с 1933 года, накануне 20 апреля обращаюсь к немецкому народу, чтобы поговорить с ним о фюрере. В прошлом мы переживали в этот день счастливые и несчастливые часы, но никогда дела не находились в таком критическом состоянии, никогда немецкому народу не приходилось защищать свою жизнь в условиях таких невероятных опасностей и обеспечивать защиту рейха от нависшей над ним угрозы ценой огромных, последних усилий».
Унферцагт обреченно обнял голову руками и смотрел перед собою в пустоту. Он сам был членом НСДАП, одним из восьми с половиной миллионов, знал лексикон нацистов и сразу же понял: это была лебединая песня, последнее значительное выступление Геббельса по радио. В то время как из громкоговорителя раздавались давно знакомые фразы о «мировом заговоре» и «противоестественной коалиции враждебных государственных деятелей», профессор думал лишь об одном: как спасти сокровища Приама.
Вильгельм Унферцагт вел в это время своего рода дневник, в котором отражал в скучных строках происходящее в бункере. Его жена Мехтхильд, с которой он познакомился после окончания войны в 1946 году и которая сегодня живет в Берлине, говорит: «Эти Записи чрезвычайно краткие, ничем не приукрашенные свидетельства того, что Унферцагт переживал каждый день. Они запечатлели важнейшие события войны, возрастающее количество и тяжесть воздушных налетов на Берлин, подробности битвы за Берлин вплоть до капитуляции и потому, несмотря на свою форму, полны устрашающего реализма».
20 апреля, когда Гитлер, вопреки многолетней привычке, запретил всяческие поздравления, Унферцагт записал в дневнике: «Воздушная тревога и танковая атака. Бомбы над Берлином. Русские в Бернау и Штраусберге».
Хотя Унферцагт покидал бункер только на несколько часов, а Бернау и Штраусберг были так же далеки от Тиргартена, как Кенигсберг от Берлина во времена мира, передвижение врага не осталось скрытым от его глаз. Бункер «Ам Цоо» был многофункциональным сооружением: там размещались бомбоубежище для мирного населения, зенитная башня для шести 128-миллиметровых и двенадцати 20-миллиметровых орудий, а кроме того, командный пункт противовоздушной обороны. Тем же целям служили зенитные башни во Фридрихсхайне и в Гумбольдхайне. Все они были связаны общей подземной сетью проводов. Кроме того, в бункере была расквартирована военная телефонная станция лучший источник информации тех дней.
Хотя радио Великой Германии еще работало, его принимали не повсеместно, а радиус действия был различен, так как антенны постоянно разрушались при артиллерийских обстрелах. На средних и длинных волнах можно было слушать также
передачи верховного командования вермахта и переговоры подслушивающих и передающих устройств в подвале министерства Геббельса на Брен-длерштрассе. Но все, что передавалось оттуда, подвергалось цензуре.
И все же профессор, сидевший на золотом кладе, знал обо всем, что происходило за стенами бункера.
Запись от 22 апреля 1945 года: «Гранаты в центре Берлина».Запись от 23 апреля 1945 года: «Обстрел гранатами и воздушный налет на Шарлоттенбург».