Почти бегом идя в гостиную, Ромильда уже не слышала, как Снейп что-то шипит новому преподавателю о контактах со студентами, а тот усмехается.
* * *
Джинни такая бледная, что даже страшно. Каково сейчас девушке Избранного, пусть и бывшей? Ромильда отворачивается и утыкается в тарелку с завтраком, пытаясь подавить в себе нехорошее чувство злой радости. Конечно, Джинни бунтует здесь, но какого дьявола она бунтует ЗДЕСЬ?! В школе?! Место для бунта, там, на войне. И если она любит Гарри, то почему она не рядом с ним? Почему она сидит вместе с обычными студентами на уроках Упивающихся? Почему носит форму этого нового Хогвартса? Ромильда тоже её носит, но ведь она и не претендует на звание героини.
Гарри... Удивительно, но сейчас, когда его нет рядом, Ромильда отчего-то может себе представить его лицо куда более отчетливо, чем раньше. Только сейчас она неожиданно понимает, что он не просто популярный парень в школе, что он герой. Как это сложно вдруг осознать, что где-то там, её ровесники, бросают
вызов тёмной и смертоносной машине нового государства. Ромильда чувствует, как в сердце зарождается что-то новое: такое тёплое и светлое, как юные цветы ранней весною. Она была такой глупой девочкой, но теперь всё будет по-другому. И вдруг Ромильда чувствует на себе тяжелый, какой-то звериный взгляд, она медленно поднимает голову и уже знает, кто на неё смотрит из-за преподавательского стола.
* * *
На заклинаниях у профессора Долохова теперь тише, чем на занятиях у Кэрроу. Он ещё никого не пытал и, как ни странно, придерживается стандартной программы, но отчего-то даже самые смелые студенты замирают, когда он идет мимо них. Он словно приглядывается к ученикам, иногда чуть хмурясь, иногда усмехаясь, и чего-то ждет. Студенты тоже ждут. И от этого жуткого ожидания сводит животы. Сейчас на занятиях тихо, а несколько дней назад был бунт. Теперь все шёпотом передают слова Долохова: «За каждое ваше нарушение дисциплины, мистер Лонгботтом, я буду отправлять одного из ваших одноклассников на урок к профессору Кэрроу... у них как раз не хватает учебного материала... нет, нет, а вы останетесь здесь... до последнего студента».
Кожаный плащ Долохова громко шуршит, он не желает сменять его на профессорскую мантию, вот и выглядит так, будто только что вернулся в школу с карательного рейда. В чёрных волосах Долохова нет седины, а глаза хищные, словно у какого-то дикого зверя, Ромильда всё пытается понять, что это за зверь.
Я так вижу: самые высокие оценки по моему предмету у мисс Вейн, что же сейчас мы с ней продемонстрируем действие заклинания Конфундус, хриплый голос Долохова вырывает её из мыслей.
Ромильда не чувствует ног, пока идет к доске. Ужасно хочется одернуть юбку: зачем она надела сегодня такую короткую, ведь знала, что будут заклинания? И зачем эти шпильки, и так ноги подкашиваются. Долохов терпеливо ждет. По новым временам он вообще проявляет чудеса терпения, словно знает, что его добыча никуда от него не денется.
Чудесно! Сейчас на ней испытают Конфундус, по сравнению с Круциатусом детский сад, новый профессор ещё очень добр.
Долохов спокойно, абсолютно учительским тоном объясняет ей движения палочкой при данном заклинании. Если не видеть эту едва заметную властную ухмылку на бледной нитке губ, то можно подумать, что материал растолковывает настоящий учитель Флитвик, например.
Итак, мисс Вейн, сначала потренируетесь на этом, Долохов ставит на стол что-то вроде зачарованной горгульи в миниатюре.
Та, разумеется, не слишком довольна подобным обращением и пытается оттяпать Антонину палец, но у того великолепная реакция.
Простите, что? глаза Ромильды расширяются, она впервые за несколько уроков смотрит прямо в лицо Долохову.
Ну, не думаете же вы, что я сразу доверю вам себя в качестве подопытного кролика.
Голова у Ромильды кружится: он что не на ней собирался показывать заклинание, а сам подставиться под него? Палочка дрожит в руках.
Не так, почти ласковый хмык, к спине внезапно прижимается тёплое сильное тело, а жёсткая рука берет её за запястье класс замирает, не дыша. Ваше звание лучшей ученицы под угрозой, стоит посетить дополнительные углубленные занятия, да, мисс Вейн?
Он отпускает её, Ромильда оборачивается. Она видит, что он почти смеется, только глаза настороженно блестят. Ему мало тайно зажать её в каком-то углу, воспользовавшись силой. Ему надо, чтобы она, школьница, недавно справившая совершеннолетие, гриффиндорка с их вечными принципами, девочка из хорошей семьи, сама прилюдно признала себя его фавориткой, признала их победителями и господами.
Ей, кажется, что она слышит мысли одноклассников, ей кажется, она уже чувствует на своём теле клеймо подстилки. И глядя в его хищные глаза, она внезапно понимает рысьи глаза. А ещё то, как он с какой-то насмешливой галантностью подаёт ей руку, внезапно приносит ей осознание тех поклонов, которые завтра слизеринцы отвесят ей. Осознание пусть призрачной, но всё же власти над мужчиной. А где-то маячат пытки и страх. И понимание того, что он всё равно возьмёт... так пусть же на её условиях. Мысли о Гарри приходят в последнюю очередь, но тут же исчезают, надо выживать помощи не будет, она не придет. Качели взмыли в очередной раз впереди только падение, полёт не для неё. И Ромильда улыбается, не склоняя головы: