В каком-то тупом восторге я схватил твою руку, начав лихорадочно целовать. Целовал и шептал, какой я дурак, просил прощения, даже толком не сформулировав, в чем виноват. Но ты все поняла. Я уже писал тебе, что ты всегда была очень умной, моя хорошая?
Тогда твои тонкие смуглые руки обхватили мою шею, и мы долго так сидели, сплетенные в объятиях. И я, скованной эйфорией и нереальностью происходящего, просто покорно вдыхал терпкий, отличный от всех других, твой запах.
"Они что-то замышляют, эти слизеринцы, и твоя сестрица по уши в этом замешана. Посмотри, какие важные стали. Говорят что-то о чистоте крови. Аристократический бред", твердил мне Джим тем летом, когда я уже сбежал от родителей к Поттерам.
Но я его слушал вполуха, а думал все время только о том, как хотел уберечь мою безрассудную Белл от всего мира, а не смог уберечь даже от самой себя.
"И мы освободим магическую Британию от грязнокровок, предателей крови и прочего сброда", твои глаза маниакально блестели. Ты была вся в этой своей новой идее. Я так надеялся, что это пройдет.
Говорил тогда, говорю и сейчас: "Белл, это ведь совершеннейшая чушь!"
Но ты твердила, что за вами будущее. Когда ты говорила так запальчиво, а глаза начинали метать молнии, с тобой бесполезно было спорить. Мы еще не раз встречались, а потом и возвращались к этой теме.
Не знаю, помнишь ли ты еще, как я предостерегал тебя от компании, где все были (и есть) сплошь гиены, готовые вцепиться в горло, если уж не друг другу, то кому-то точно. Но в глубине души я отказывался верить, что моя теплая, нежная Белл тоже разделяла их взгляды.
Ты пыталась звать меня на их собрания, на все лады расхваливала идейного вдохновителя, а мне оставалось лишь беспомощно наблюдать, как под твоими глазами синеют круги от бессонных ночей, проведенных за томами с темной магией. Тогда я еще не мог представить, что сердце твое было готово превратиться в камень, чтобы отзываться только на одну крамольную мысль о чистоте треклятой крови.
Я больше не хотел касаться этой темы, я не мог утянуть тебя из этого ада; очарование новой идеей для твоей деятельной натуры, Белл, было слишком сильно.
В глазах все явственнее проскальзывали стальные искры, примешивающиеся к привычному уже превосходству.
Последние воспоминания того периода с помощью милосердной иногда памяти я пытался свести только к твоему облику. Мы много говорили; могли часами сидеть в парке, или потом, когда я уехал на последний курс, в Хогсмиде, куда я сбегал ради встреч с тобой. Ты тихим голосом, наполненным какой-то менторской притягательностью, рассказывала обо всем на свете. Иногда я мог с тобой не соглашаться, начинал спорить, тогда ты смешно сердилась, начинала горячиться, запальчиво пыталась отбить мои аргументы, а мне только и надо было, что наблюдать за твоими покрасневшими щечками и в обиде прикушенной губой.
А еще мне так нравилось, как ничто на свете, целовать твои губы. Такой смелости я набрался лишь под конец моей учебы в Хогвартсе. Я вдруг понял, что что-то теряю, что-то навсегда уходит из моего мира вместе с детством. И это моя непокорная Белл.
Я целовал ярко напомаженные губы, а ты пахла терпким запахом увядающих роз. Ты прикрывала
свои тяжелые веки, и под ресницами мне виделся еле заметный блеск.
Ты дерзко прикусывала мочку моего уха, заставляя все тело радостно трепетать, но, обнимая, нежно касаясь твоих хрупких плеч, сжимая тонкие запястья, я не смел, не желал просить большего.
Одновременно больно мне становилось от мысли, что когда-нибудь этой горячей кожи будут касаться чьи-то еще губы, кроме моих. В такие минуты ярость практически душила меня, а ты клала голову мне на колени и мурлыкала какую-нибудь мелодию. И я машинально перебирал густые шелковые пряди. Впитывая, наслаждаясь тобой, как последним глотком свежего воздуха, перед погружением в темницу, имя которой одиночество.
А ты, моя Белл? Я так и не узнал, что ты чувствовала в те дни. При мне ты никогда не плакала, все так же улыбалась, а я не смог, не захотел рассмотреть, что происходило у тебя в душе.
Все ожидали от тебя чего-то: блестящей партии, политических достижений, славы, а ты стала всего лишь моим личным врагом, моим кошмаром, где тонкая хрупкая Белл превращается в холодную убийцу с безумным взглядом химеры.
Я проклинаю себя за то, что отпустил тебя. Я так страстно желал забыть, так страстно боролся с гневом и ревностью, узнав о предначертанном тебе браке, что упустил момент, когда надо было помочь тебе противостоять ожиданиям нашей бешеной семейки. Я трус, жалкий трус, не смеющий носить звание гриффиндорца.
Я смел думать, что по собственной воле ты отдаешь себя в руки ничтожному Лейстренджу, цепному псу этого чудовища, вашего самозваного Лорда. Сейчас я думаю, что все могло быть не так однозначно, ведь когда от тебя с самого детства ждут чего-то грандиозного, то оказаться в самом пекле гражданской войны проще простого. По себе знаю.
Конечно, невыносимо трудно было отказаться от тебя, но я думал, что поступаю правильно, становясь плечом к плечу с моими друзьями в их нашей борьбе за право на спокойную жизнь. К сожалению, эта уверенность иногда совершенно истаивала, стоило мне лишь вспомнить изгиб твоих красных губ. А ты, Белл, хоть когда-нибудь жалела, что выбрала не меня?