Белла, Белла, открой. Что случилось, Белла? Впусти меня! наконец взвыл он и выбил чёртову дверь плечом, не прибегая ни к какой магии. А она сидела там, на полу, привалившись к бортику ванной. Он присел рядом с ней на колени и, несмотря на сопротивление, крепко обнял. Смутная догадка всплыла в затуманенном сознании, что всё-таки между размалёванными девками в задымлённой зале и будущей женой была существенная разница. И лучше бы отец и вовсе не занимался никаким его образованием.
Не говоря уже о том, что лучше было бы и вовсе ни на ком не жениться.
* * *
Белла не разговаривала с ним больше недели. Гордо вскидывала свой точёный подбородок и поджимала капризно-изогнутые губы Друэллы Блэк. И хотя Лестрейндж всё-таки не мог бы чётко сформулировать, в чём же конкретно виноват перед молодой женой разве не просил он оставить его в покое? он испытывал смутное беспокойство и угрызения совести. Он принёс Белле великолепный букет из роз. Цветы жена уронила на пол, а потом долго и демонстративно давила каблуками их упругие головки. В воздухе разливался аромат роз и мёда. И она это знала и злилась сильнее.
Родители дружески посмеивались над их слишком очевидными разногласиями и советовали завести ребёнка. Рудольфус надеялся, что так оно и случится. И через неделю, когда Беллатриса всё-таки заговорила с ним, то они пришли к совместному решению попытаться.
Они честно старались пару раз в неделю он сжимал её в объятиях, впивался в мягкие алые губы, пропускал сквозь пальцы чёрные шёлковые пряди. Дни складывались в недели, а недели в месяцы. И вот однажды Белла сказала ему, что беременна Что ж... Рудольфус был рад, действительно рад. Ему думалось, что теперь-то и спадёт медовый дурман, и жизнь рядом с Беллатрисой не Андромедой станет... терпимой. Он надеялся, он верил в это...
...Но сроком в две неполных недели Белла потеряла малыша, и пропасть между ними стала ещё глубже.
* * *
Бледная и потерянная, Белла ходила по дому. Рудольфус понятия не имел, как можно утешить её. У него было своё спасение: отец хотел начать посвящать его в дела стремительно разрастающийся ювелирный бизнес. Рудольфус с облегчением окунулся
в эти новые заботы как можно реже стараясь бывать дома.
Я хочу тебя кое с кем познакомить, глаза Беллы лихорадочно блестели, словно бы она наконец нашла новую отраду впервые за все месяцы их брака.
Рудольфусу не нужно было уточнять, кто этот «кое-кто». Более того, отец настоятельно рекомендовал завести наконец это перспективное знакомство. Слухи были противоречивы, приписывая новоявленному лидеру честолюбивой молодёжи многое: от весьма тёмных делишек, не содержащих, впрочем, никакой таинственной атмосферы, но имеющих единственную цель обогатиться, до действительно ужасающих деяний, не ясных до конца даже самым искушённым потомкам тёмных магов, к коим и Лестрейнджи, и Блэки могли с уверенностью приписать себя.
Реальность оказалась ожидаемая и в то же время несколько обескураживающая. Тихий шелестящий голос то обволакивал, подобно мягкому тёплому кокону, то вдруг внезапно сменялся ожесточенным скандированием, арбалетными болтами бил в самое сердце или поднимался до триумфальных вершин, заставляя трепетать всё тело, и вновь спускался до увещевательного шепота. Казалось, говорящий подбрасывал и ловил десяток разноцветных шаров, ловко жонглируя словами и аргументами, заставляя каждый взлетать ввысь, представляясь во всей красе заворожённым зрителям.
Мы не должны допустить, чтобы наши традиции были попраны пришельцами извне, говорил Голос.
«Не должны» тут же мысленно соглашался Лестрейндж. И перед его внутренним взором стояла Андромеда, освещённая светом холодных звёзд.
Мы заставим каждую грязнокровку знать своё место.
«Заставим», соглашался Рудольфус и с ненавистью разбивал воображаемому Тонксу его нагло усмехающиеся губы.
Мы не только вернём магии её былое величие, но и поднимемся на доселе невиданные высоты, продолжал Голос, и Белла, в порыве благостного пиетета, обвивала локоть Рудольфуса, словно бы не в силах стоять на своих двоих, и дрожала мелкой дрожью.
«Вернём», подтверждал Рудольфус и крепко-накрепко сжимал тонкие пальцы жены.
...И потом она влюбилась. Рудольфус видел это по блестящим глазам Беллы, по её мечтательному и отсутствующему виду, по тому, сколько разнообразного кроя и фасона чёрных нарядов у неё появилось ведь именно чёрный цвет был принят на собраниях Пожирателей Смерти, как окрестил их Голос. Что ж. Это было ожидаемо, и он даже не мог осуждать её. Иногда Лестрейнджу казалось, что он и сам немного влюблён в Лорда Волдеморта а именно так звали статного бледного мужчину, на чей высокий лоб сползали смоляные локоны и в чьих устах звучал Голос, словно обретший божественный смысл. Нет, конечно, не романтической любовью, как можно было бы подумать. Но другой: как художник любит свою музу, как учёный идею, как писатель окружающий мир. Но Белла любила явно не идею. Точнее, не только лишь её. И, несмотря на заявленное безразличие, Рудольфус злился. В одно мгновение маленькими острыми дротиками закололи ущемлённое самолюбие и ревность. Да, ревность. Всё-таки Беллатриса уже давно перестала быть Лестрейнджу посторонней, даже при той сдержанной вежливости, поселившейся между ними.