Ну дней на десять вырваться сможешь? деловито оборвал Ястребцов.
Я мрачно усмехнулся, вспомнив про три недели. Потратить драгоценное время на написание какого-нибудь лакированного официоза к очередному юбилею терпиловской полиции или репортажа о трудовых буднях доблестных стражей порядка было бы сейчас немыслимо.
Ты знаешь, на десять я, пожалуй, не смогу.
Просто тебе тоже эта тема будет интересна, произнёс Николай, с солидным достоинством кивнув девушке, поставившей перед нами прозрачные чашки с дымящимся кофе. Шанс испытать силы, проверить навыки
Эта отсылка к профессиональной гордости заставила меня желчно улыбнуться. На чём же проверять журналистские таланты мне, репортёру, девять раз выезжавшему в горячие точки по всему миру и дважды получившему «Золотое перо», как не на казённой джинсе для какой-нибудь местечковой газетёнки с тремя читателями
Я вдруг взбесился, мне снова захотелось поведать Николаю всё, что я думаю об его предложении, рассказать о семье, о редакции. Выкрикнуть это на глазах у официанток, весь вечер презрительно косившихся на меня, а затем уйти, громко хлопнув дверью. Захотелось чтобы Николай бежал за мной, извинялся, умолял простить за беспокойство, или, наоборот так было бы даже лучше, трепетнее наплевав на мою беду, продолжал настаивать на своём. Жалость к себе, старая добрая жалость, с которой мы за последний год сроднились как два кладбищенских вора, тёплым гноем начала разливаться в сознании. Видимо, эта игра эмоций отразилась на моём лице, потому что Ястребцов мягко положил мне ладонь на плечо и участливо поинтересовался: Ты в порядке?
Да, всё нормально, сквозь зубы процедил я, при этом, кажется, чуть более резким, чем следовало, движением освобождаясь от его руки.
Короче, давай я тебе расскажу в чём суть, а ты сам будешь решать?
Я кивнул и придвинул к себе чашку кофе, приготовившись слушать унылую Колину нудятину о том, как его зажимает начальство, требуя отчётность по культурно-массовой работе, как важно представить управление в хорошем свете центру, и так далее, и тому подобное
Но с первых же слов Ястребцова я обратился в слух, и все полчаса, что он говорил, не отрывал от него изумлённого взгляда. Кофе передо мной медленно остывал, исходя молочным дымком, да так и пропал я и пальцем не прикоснулся к чашке.
Два месяца назад сонную жизнь подмосковного Терпилова всколыхнуло странное преступление. При загадочных обстоятельствах был убит местный судья Обухов, человек влиятельный и хорошо известный в городе. Произошло это поздней ночью на даче чиновника. Преступник проник в дом и прикончил жертву по известной киллерской методике двумя выстрелами в грудь и контрольным в голову. Охрана, нёсшая дежурство в отдельно стоящем домике,
регионов страны. Расходы на транспортировку людей и оборудования были огромны, но Пахомова они, казалось, не пугали. Каждой из бригад доверялся отдельный участок работ, строго отгороженный от остальных, так что никто из строителей не имел представления об общей планировке здания.
Когда дело было окончено, виллу оборудовали самой современной на тот момент системой охраны, включавшей лазерные и инфракрасные сенсоры, широкоугольные видеокамеры и датчики движения, способные за сотню метров обнаружить копеечную монету, подброшенную в воздух. В этой небольшой крепости царила военная дисциплина. Пахомов лично отбирал охранников, отдавая предпочтение бывшим милиционерам и военным, ежемесячно устраивал им экзамены по физической подготовке, сам составлял строгие, выверенные до минуты графики дежурств, и даже по армейскому примеру проводил внезапные проверки боеготовности.
Однако бандитам, к немалому изумлению следователей, всё же както удалось проникнуть на объект незамеченными. В ночь убийства ни одна камера не зафиксировала движения ни возле дома, ни внутри него, не сработал ни один из датчиков, во множестве расставленных на территории, ничего подозрительного не видели и многочисленные сотрудники охраны, находившиеся в здании. Однако, рано утром Пахомова нашли мёртвым в его кабинете. В двух шагах от него лежало тело охранника, рослого сорокалетнего мужчины, видимо, пришедшего на шум борьбы и попавшего под руку преступникам. Убит тот был необычным способом ему раскололи череп огромной мраморной плитой из числа тех, что лежали в хозяйском кабинете и предназначались для отделочных работ. Этой плиты, к удивлению следователей, на месте преступления не оказалось, нападавшие зачемто унесли её с собой. Как они попали в дом, и как выбрались обратно, да ещё с массивным мраморным бруском в руках? Как смогли обвести вокруг пальца электронику и не попасться на глаза многочисленным телохранителям? На эти вопросы у следователей не было ответов.
Но ясно было одно: с судьёй и олигархом расправилась одна банда. На это указывало обстоятельство, тщательно скрываемое полицией от прессы: возле тела каждой жертвы была оставлена картонная бумажка с распечатанной надписью «Хватит!» Только у Обухова под ней прибавили слово «кумовства», а у Пахомова «бандитизма».
Слушая эту историю, я внимательно присматривался к Николаю, стараясь понять, какую роль в ней он уготовил мне.