В заглавии книги «Точка и линия» Кандинского интригует предлог «zu», который можно в принципе понимать (следовательно, и переводить) по-разному: и как «на», и как «в», и как «к». Если же перевести название как «Точка и линия в (к) плоскости», то, несомненно, усиливается определенный игровой элемент, вовсе творчеству мастера не чуждый; если же «Точка и линия на плоскости», то конструктивный. Геометрическая школа абстрактной живописи в 1920-е годы теряла свой планетарный и социально-утопический характер, который вдохновлял ее пионеров и открывателей К. Малевича и П. Мондриана, склоняясь все больше к формальной комбинаторике. Такой она могла быть близка и самому Кандинскому, который добавлял в нее свои прежние знаки-символы, сохраняя (особенно в названиях) свойственный ему поэтизм и некоторую ироничность, что в конечном итоге вело к «позднему» парижскому стилю, лежащему неподалеку от сюрреализма.
Манера написания текста лаконична и инструктивна. Она «баухаузовская» по своему духу, а определенная афористичность в Дессау была в моде, ведь нельзя забывать и знаменитое выражение зодчего Людвига Мис ван дер Роэ «Bainahe Nichts» (этот архитектор, заметим, вскоре станет последним директором Баухауза). Опыт такой новой научной прозы складывался у Кандинского под влиянием стремления к категориальности гуссерлианского толка и, что важно, собственных ранних сочинений по экономике и этнографии. Такой стиль будет сохраняться и в парижских статьях 1930-х годов. Но до известной степени, ибо можно заметить, что у Кандинского «ничто и никогда не пропадало», и его самообучение все время развивалось (это можно видеть и в его живописи, и в его теоретических изысканиях, и в его эссе и поэтических экспериментах). Однако игровое начало там заметно побеждало: строгость и лаконизм порой взрывались пассажами с поэтическими тропами, индивидуально-ассоциативными. Такой текст не до конца ясен и не может быть адекватно «прочитан». Что, впрочем, заранее и предполагалось. Кандинский бывает темен тогда (как в особых местах священные древние книги), когда и говорит о «темном», допускающем множество интерпретаций не только автора, но и читателя. Эффект таких отрывков их некоторая «сюрреалистичность», что диктовалось рядом важных обстоятельств. Например, стремлением «соответствовать» новым художественным исканиям в живописи, где откровенно проявляются новый мифологизм и невольная «стилизация», связанная с тем, что эти тексты переводились на французский (реже английский), скорее всего, с русского (литературными французским и английским языками Кандинский не владел). Так как большая и важнейшая часть текстов появилась в парижском журнале «Cahiers d'art», издаваемом Кристианом Зервосом, другом многих художников и поэтов Франции, то временами чувствуется «его рука», ощутимая в богатстве медицинской, биологической, ботанической и психологической терминологии, которая «осюрривала», как мы теперь можем сказать, тексты Кандинского. Собственно, Кандинский готов был подойти к личной интерпретации многих идей, лежащих в основе учений 3. Фрейда и К. Юнга, а именно о врожденном мифологически-бессознательном Однако большая жизнь мастера подошла к концу, а обстоятельства новых военных лет не могли бы способствовать новым публикациям.
У Кандинского имелось важное и глубинное свойство творческой эволюции (весьма трудно сказать, была ли она запрограммирована изначально или же возникла под влиянием внешних обстоятельств, хотя возможно и то, и другое) подходить к конечным рубежам расцвета какого-нибудь явления если и не самым последним, то в числе таковых (к импрессионизму, к стилю модерн и символизму, к экспрессионизму и т. п.), и всегда находить средства для прорыва в будущее. В конечном итоге стоит вспомнить, что и первые абстрактные композиции появились задолго до его знаменитой абстрактной акварели 1910 (1911-1913?) г., хотя историю и интерпретацию этого вида искусства мы понимаем во многом «по Кандинскому».
как «теории». С томиком текстов художника не следует идти на его выставку.
Так что же происходит с его живописью, а также с его поэзией и театром? Без «абстракций» Кандинского немыслимо представить себе развитие абстрактного искусства вплоть до наших дней. Временами она, живопись Кандинского, и не только «абстрактная», предвещала, как это ни парадоксально, трансавангардные решения последних десятилетий нашего времени. Поэзия являлась новаторской по самой своей сути, а именно своим тревожным абсурдистским характером. Именно ею увлекались дадаисты, ее же хотели приспособить к своим задачам русские футуристы. Характерно, что начиная с 1960-х годов и по настоящее время она все больше и больше привлекает внимание: переиздается и комментируется. Наконец, театр. Кандинскому не удалось осуществить постановку «Желтого звука» «синтетической композиции для сцены», чего ему так хотелось; теперь же не прекращаются попытки воплотить замыслы автора в сценическую реальность.
Теоретический синдром Кандинского типичен для XX в. Всякий крупный «изм», любое значительное явление или имя окружены разными текстами: манифестами, автокомментариями, программами и интервью. Такова привычка и особенность этого «говорящего века». Учтем, что Кандинский, ко всему прочему, был универсально одарен, обладал кипучей натурой. Живописец, график, поэт, драматург, музыкант, фотограф, педагог, теоретик, организатор выставок, объединений, альманахов. Он прочитал много статей и книг (причем в самых разных областях знаний), прекрасно знал многие музеи и страны, был знаком с бесчисленным количеством людей. Следить за извивами его мысли и поучительно, и интересно, но и трудно. Так как надо, неожиданно для себя, ориентироваться в теории музыки, в теософии, философии, психологии и многом-многом другом. Но это блестящая тренировка ума, подготовившая его к восприятию многих спорных и парадоксальных решений. Кандинский умел придать труднообъяснимому обаяние мечты, вкус жизни и дух трансцендентного. Тут скрыта его, если хотите, актуальность