В издание вошли все известные тексты, прижизненно опубликованные на русском языке, а также основные теоретические работы художника в переводе с немецкого и французского.
Все тексты расположены в хронологическом порядке. Хронологический принцип не соблюден составителями, если тексты первоначально публиковались на немецком языке, а затем спустя какое-то время на русском с дополнениями и частичным изменением. В этих случаях публикуются оригиналы русских текстов, а в комментариях указываются разночтения с первоначальными немецкими. Хронологическое расположение определяется по первоначальному изданию на немецком языке.
Тексты Кандинского, написанные на русском языке, воспроизводятся по ранее опубликованным изданиям с максимальным сохранением авторского стиля. Переведенные работы даются в современной орфографии. Если в конце текста самим художником было отмечено место и время его написания, то они сохранены. Некоторые слова, фразы, абзацы, выделенные автором, набраны разрядкой или курсивом. Неясные и реконструируемые слова заключены в квадратные скобки.
Комментарий находится в конце книг. Сноски Кандинского отмечены римскими цифрами, примечания авторов комментария арабскими цифрами. Даты, относящиеся к событиям до 1918 г., даны по старому стилю, после введения нового летосчисления по новому.
Составители выражают благодарность за помощь в подготовке издания Обществу Кандинского и его председателю г-же Клод Помпиду, а также X. Фриделю, И. Хольцингер, Д. Буассель, К. Деруа, В.-Э. Барнетт, С. Сеттису, У. Мюллер, И. Тумату, П. Хаан, К. Веберу, 3. Соколовой.
Д.В. Сарабьянов, B.C. Турчин
Критика критиков
И я позволю поставить себе простой вопрос: может ли каждый первый встречный решать все вопросы в области искусства? На этот простой вопрос ответит всякий способный к мышлению человек, который задумается над ролью и целями художественной критики. Между публикой и художниками лежит глубокое различие в том, что последние отдают большую часть жизни тому делу, которому публика снисходительно дарит лишь немногие часы своего досуга. А потому-то, что для художников является трудным, ответственным, серьезным и главным делом, для публики только один из способов внести разнообразие и пестроту в свою, совершенно чуждую искусству жизнь. Вследствие этого различия и возникло в глубине времен глубокое непонимание публикой жизни, задач и дела художников. Это непонимание настолько глубоко, что даже деятели одной области искусства не могут вполне проникнуть в жизнь другой и, таким образом, являются публикой по отношению к чуждой им области искусства.
Так, такой великий писатель и выдающийся художник пера, как гр. Л.Н. Толстой, представляет из себя «одного из толпы» в живописи. Потому что только совершенно чуждый живописи человек может определять цели художника, как это делает он в своей книжке об искусстве: художник есть человек, который отдает свою жизнь тому, чтобы уметь нарисовать(!) все, что ни попадается ему на глаза . Это только то мнение о задачах художника, в котором пребывает огромное большинство публики. И только ничтожному и неизвестному меньшинству этой публики художник может и хочет показать те богатства, которые человеку дарит природа, и те сокровища, в которые могут быть превращены эти даровые блага природы талантом и знанием. Это меньшинство публики может увеличиваться более или менее быстро. Увеличение этой избранной группы людей зависит в значительной мере от того, находятся ли такие люди, которые по особой любви к искусству отдают много времени и труда изучению искусства, которое существует уже так давно, в котором сделано так много, что знакомство даже с самым существенным требует много серьезной работы. Эти люди должны: 1) уметь найти ценное в работе того или другого художника и 2) указать это ценное другим открыть слепым глаза. Понятно, что для выполнения уже первой задачи надо обладать особым острым художественным чутьем, нужно иметь особые глаза, уловляющие особую, благородную и не пошлую рыночную красоту, особые
не имевшие счастья приобщиться к классической мудрости, будут удивлены не менее меня сделанному мною переводу: «ignoti nulla cupido» означает по-русски «стремления невежды бесплодны». И как же не удивляться тому, что г. В.Г., зная такое поистине прекрасное предостережение, все же решился взяться за перо и устремиться в совершенно чуждую ему область искусства, чтобы оценивать, поучать и высказывать свои удивительные сентенции!.. Таким образом действий он сам преступил закон и поставил себе необходимость напомнить ему другое не менее прекрасное изречение: «нет проступка без законного возмездия» «nella poena sine lege». Если бы г. В.Г. во всем своем огромном фельетоне хотя что-нибудь определенное сказал о том, что это за «вечные художественные законы, по которым всегда писались, пишутся и будут писаться истинные картины», то он бы доказал читателю, что он знает что-нибудь в этой области, кроме брани. Если бы он доказал, например, что Тициан и Рафаэль, да Винчи и Рембрандт, Микеланджело и Веронезе писали по одним и тем же «вечным законам», то можно было бы изумиться по крайней мере силе его диалектики и софизмов и увидеть в этом хоть намек на художественное знание. А то брань, голая брань и больше ничего! Это ли называется критикой, г. В.Г.? Да, вероятно, это потому, что у целого ряда критиков я нашел всевозможные образцы брани («мазня», «варварство», «грязный пачкун», «зря с маху намазал» и т.д.) и ни одной строчки, где бы хотя примитивно опровергались принципы, легшие в основу новой школы в искусстве! Вот этих-то критиков, которые совершенно ничего не знают в искусстве, я назвал нагими.