Свою искусствоведческую деятельность Кандинский начинал с критики. Своеобразным разгоном для последующего скачка к главным теоретическим открытиям стали заметки, которые в виде писем из Мюнхена художник присылал сначала в «Мир искусства», а затем в «Аполлон». Обозревая различные выставки, описывая разного рода события художественной жизни Мюнхена, с которым оказался связан наиболее плодотворный период творчества Кандинского (1896-1914), он проявил недюжинный талант критика. В его заметках присутствуют и острота мысли, и изящество, и едкая ирония. К тому же написаны эти отчеты легко и красиво. Критический дар в дальнейшем пригодился Кандинскому, часто обращавшемуся к анализу современных художественных явлений, но как таковой этот дар выявился прежде всего в его критических заметках первого десятилетия XX в.
И дело не только в этих достоинствах Кандинского как критика. Читая «Письма», понимаешь, за что боролся художник, какие задачи ставил перед собой. Среди понятий, к которым он обращался, уже фигурировала категория внутреннего, которой предстояло занять столь важное место во всей теоретической системе Кандинского. Он выступает как поборник содержательного творчества и в сопоставлении традиционных понятий «что» и «как» делает акцент на первом. Эта проблема будет и в дальнейшем интересовать Кандинского, и позиция его останется неизменной.
В течение 1900-х годов шла «внутренняя» работа, и параллельно тому, как созревал его живописный талант, готовивший себя к величайшим открытиям, в представлении художника формировалась концепция искусства, несущего духовное обновление человеку. Не случайно в одном и том же 1911 г. была написана первая беспредметная картина и вышла в свет книга «О духовном».
Необходимо представить себе ту ситуацию, в которой созревали идеи Кандинского, ту точку, в которой пересекались разные традиции, философские и художественные движения. Но при этом следует избегать такого представления, в соответствии с которым все окружение художника выступает как некий пассивный фон. Скорее это активная, действенная среда, «вытолкнувшая» на поверхность великих открывателей: живописца-теоретика Кандинского, музыканта-теоретика Шёнберга, гениального композитора-пророка Скрябина, немецких и русских поэтов-символистов и некоторых других первостепенных фигур европейской культуры. Эта среда, как явствует из перечисления имен, не была ограничена Германией. Русский компонент в ней чрезвычайно велик.
И немецкие, и русские источники художественного и теоретического творчества Кандинского привлекали внимание исследователей.
Блока. Подобная антипозитивистская позиция была и для Кандинского основой его практических и теоретических исканий. Речь при этом не идет о прямых заимствованиях, а скорее о той общей атмосфере в среде интеллектуалов, которая складывалась еще в 1890-е годы в то самое время, когда оживлялись традиции русского романтизма и обретала популярность философская концепция В. Соловьева.
Кандинский, как и символисты, полагал главным предметом постижения не внешние проявления реальности, а их внутренний, глубинный смысл. Апология внутреннего, скрытого за поверхностью явлений вот главная особенность всех основных теоретических положений Кандинского. «Внутренняя необходимость», «внутреннее звучание», «внутренняя вибрация», «внутренний элемент» эти термины не сходят со страниц его книги «О духовном» и многочисленных статей. Явления жизни сохраняют в его представлении свою тайну, и он об этом тайном говорит «языком тайны», что открывает путь к постижению внутреннего смысла бытия. Разумеется, художник не является в этом своем качестве первооткрывателем. Стремление раскрыть внутреннюю сущность человека, природы, социальных взаимоотношений в течение многих веков сопровождало творчество художника и мысль теоретика. Даже в годы засилья позитивистских представлений о мире и о жизни на рубеже 1870-1880-х годов И. Крамской выдвигает идею «внутренней необходимости», имея в виду приоритет мысли во взаимоотношении мысли и формы. А в более ранний период эта идея была двигательным началом в творчестве романтиков, в том числе немецких и русских. Но у символистов и Кандинского она определяет магистральный путь постижения художественной правды и высшей реальности.
Не меньше совпадений в понимании творческого процесса, где интуитивизм сочетается с рациональным началом. Но при этом роль импульса оказывается за первым. Кандинский достаточно наглядно описал характерный для него процесс формирования художественного образа. Мотивы, формы и даже целые сцены сами приходили к нему порой во сне, заставляя иногда подолгу дожидаться «репрезентации». Вместе с тем сам принцип теоретического исследования основан у него на исчислении, на строгом суммировании опыта, а идея достижения в теории живописи некоего подобия теории музыки имеет конечной целью создание строгой рациональной системы построения гармоничной формы. Хотя при этом Кандинский неоднократно оговаривается, что одно лишь следование системе не дает гарантии успеха. Таким образом, за интуицией сохраняется право на художественное открытие, что не мешает нам прийти к выводу, что Кандинский осуществил научный подход к искусству.