- Спасибо! на мгновение подняв глаза, коротко благодарю небо, которое меня спасло; которое ТАМ, за потолком.
И в это время князь, оставив подушку и не дотушив огонь, бросается на меня, придерживая одной рукой вздернутые портки.
Он неожиданно шустрый и в сравнении со мной высоченный. И еще костлявый; вылитый Кощей Бессмертный.
В последнее мгновенье я отпрыгиваю задом вперед, но чужие цепкие крючковатые пальцы успевают схватить меня за кисть руки. Я тут же угрожающе взмахиваю у него перед глазами другой рукой, как нас учили на занятиях по самообороне в школе. И, резко дернув, освобождаюсь из захвата.
На самом деле учили бить нападающего по глазам, а не имитировать, но подействовало же? Я же не совсем злая.
Но в следующую секунду он дотягивается до моего платья, и я слышу, как трещит ткань. Мне удается вырваться от него, только оставив ему кусок зеленого сукна, из-за чего платье теперь пытается сползать с плеч. Что он оторвет от меня в следующий раз?! Я точно против!
- Что я тебе сделала? кричу, но ответом меня не осчастливливают.
Он снова кидается, рыча почти по-звериному. Хорошо все же, что в этом времени и месте нет резинок для пояса штанов и тем более застежки молнии, чтобы облегчить жизнь этому гаду.
В его скованных спущенными портками движениях есть что-то пугающее уже на подсознательном уровне, словно броски кобры. И взгляд свирепо-дикий, страшный, вскользь поймав который, я спотыкаюсь и чуть опять не зависаю.
Зверям и гипнотизерам в глаза не смотреть! вроде, правило такое есть. А если нет, то я устанавливаю его прямо сейчас. Это мне еще везет, что яйцеобразная лысина Генриха сияет в свете факелов и костра, отвлекая внимание на себя от гипнотизирующих глаз.
Рот мужчины перекошен. Инсульт у старика начинается, что ли? Или он сейчас превратится в кого-то? Я еще не до конца разобралась, что у них тут происходит. Кажется, еще немного, и у него слюна потечет на грудь, ядовитая.
А зубами, если достанет, похоже, он готов намертво вцепится в меня. Да что он себе позволяет?! С ума сошел? И это он мне что-то там пытался бормотать о любви?!
- Стой! хрипло кричит он.
Глава 10
У него, конечно, ноги куда длиннее моих, а значит, в принципе способны быстрее сократить дистанцию между нами, зато мои - раза в три моложе и шустрей. Отбегаю и все время оглядываюсь, стараясь подобраться к предметам, которыми можно будет воспользоваться для обороны.
Диван продолжает слабо гореть с приятным ароматом пикника вот что значит натуральная обивка. Полиэстровый уже полыхал бы вовсю, отравляя атмосферу химозой.
Ес! Второй металлический подсвечник, без свечей, надежно зажат в моей ладони. Другой рукой ощупываю, не глядя, горловину высокой и наверняка тяжелой напольной вазы.
- Не подходи! выкрикиваю, взмахивая перед собой осветительным прибором.
Генрих останавливается, тяжело дыша раззявленным ртом. Словно только и ждал повода передохнуть. Эх, надо было побегать еще, чтобы вымотать его! А с подсвечником и вазой в двух руках мне это будет не очень удобно.
- Блефуешь! шипит он, задыхаясь. Ты не
крестика! - Ах ты ж гад! возмущаюсь, снова оглядываясь в поисках предметов, подходящих для метания. Да ты меня обворовал, как гопник, а прикидываешься благородным князем! Да я тебе
Додумать и высказать, что именно я с ним сделаю, у меня не получается, к сожалению. Потому что Генрих начинает вставать, подтягивая штаны, и принимается кричать:
- Стража! Все ко мне!
Вот теперь к нему на помощь прибегают разные люди, вооруженные и нет. Они помогают сначала ему, а потом, предсказуемо, приходит очередь моей персоны. Меня не бьют, но тащат за руки по коридорам и лестницам совсем неласково, даже синяки, наверное, останутся.
Больше мне не наносят другого ущерба, кроме того, что уже минут через десять я оказываюсь в подземной тюрьме. В сырой и холодной, темной каменной камере.
Глава 11
При слабом свете единственного огонька различаю, что в моей камере площадью с кухню в квартире-хрущевке, уже находится какая-то скромно одетая полная женщина. И понимаю, что она так бурно отреагировала на открывающуюся и закрывающуюся за мной дверь, а не конкретно на меня. Ну, очень бурно.
- Я - Мария, Иванова, то есть Франконская, - удается мне вставить несколько слов между очередным воплем и проклятием.
Женщина шмыгает носом и делает в мою сторону нечто, одновременно похожее и на поклон, и на приседание.
- Приветствую вас, уважаемая госпожа, - различаю я между ее всхлипами. Меня зовут Лиз, к вашим услугам.
А, да, я же госпожа, даже в тюрьме. Остается понять, какие мне это дает преимущества. Но только собираюсь задать пару наводящих вопросов, как соседка по камере начинает отчаянно рыдать. Слезы текут потоком, и мне приходится ее утешать, слегка обнимая и поглаживая по покрытой белым (когда-то) чепчиком голове.
Понимаю, что если ее не успокоить, то в помещении скоро образуется лужа, а куча сена или соломы, наваленная посередине, от ее обильных слез или сопреет, или замаринуется.
Осматриваюсь больше никакой обстановки здесь нет, вообще. Мама моя новая! То есть на этой беспорядочно наваленной куче заготовок для икебаны предлагается и сидеть, и лежать, и под нее же делать все стальное, что ли?! Без окна и даже вентиляции? Мысленно стону.