- Почему нет? - с каменным безразличием спрашивает он, терпеливо дождавшись, пока я перестала смеяться. - Это легче, чем убивать. Я прочел трактат о растениях и помогал в монастыре брату садовнику; уверен, что справлюсь. Я не договорил, - он продолжает совсем медленно. - Так же мне бы хотелось по долгу службы время от времени видеть тебя. Здесь у меня нет знакомых, а приятно будет иногда вспомнить, как мы странствовали. Но не нужно меня узнавать - тем, что вернулась, ты обязана только себе. Мы не знакомы. Сможешь так устроить?
Я киваю, закусив губу. Думаю, такое несложно будет организовать. Моя веселость прошла. Я была готова услышать от него все, что угодно, но не это. Мой спаситель решил совершенно облегчить мне жизнь - его не надо будет представлять моему отцу, матери и всем остальным и отвечать на сотни неудобных вопросов и намеков.
Волшебный осколок подсказывает, что здесь неподалеку живет моя любимая кормилица. И вообще проще простого будет через нее, ничего не объясняя, устроить нужного человека на службу при княжеском замке.
Это совершенно точно будет несложно, потому что Аден умеет делать, наверное, все. А потом мне останется сочинить простую и убедительную историю о чудесном избавлении из плена и выбросить из головы не только все, связанное с моей прежней жизнью, но и с Аденом.
Я озадаченно смотрю, как этот человек спокойно отрезает и нанизывает куски рыбы на железный прут, как будто не его дальнейшая судьба решается сейчас. Я не могу понять: почему он просит так мало?! Его слова чем-то задевают меня.
Разве он не знает, что услуга, оказанная им, бесценна? - спрашиваю я саму себя и сама же отвечаю точно знает. Или его мозг такой же темный, как и его происхождение, что он не может придумать для себя ничего лучше, чем простенькая, но нудная служба под началом какого-нибудь крикуна? - конечно, нет. Кстати, надо будет выяснить, кто руководит у моего отца этими службами.
- Послушай, - начинаю я сиплым голосом, чувствуя, что волнуюсь, так как решила вот прямо сейчас пролить свет на его тайны. - Я давно пытаюсь понять, почему про тебя в Тюрингии рассказывают все те дикие истории?
- Я не хочу об этом говорить, - равнодушно отказывает он, продолжая заниматься готовкой еды.
- Но ты обязан ответить, - настаиваю я, - так как собираешься поступить на новую службу! Я подозреваю, что в тех баснях что-то неправильно, они совершенно к тебе не подходят. Прошу, объясни!
Аден на минуту закрывает глаза и как бы с усилием хрипит:
- У Генриха есть меховая куртка и кожаная маска-мешок. Князь быстро пьянеет и, пожалуй, сам начинает верить, что перевоплощается в меня.
Блин, конечно! мысленно хлопаю себя по лбу. - Как же я сама не догадалась! И это даже объясняет то, как Аден мог находиться в двух местах одновременно.
Я опять повеселела и продолжаю спрашивать:
- А ты, что делал ты?
Он криво усмехается:
- Я посыпал песком пол в своей каморке, чтобы убедиться, что не проделываю все это во сне. Когда выследил двойника, исправлял после него, что возможно. Надеялся, что однажды мне простят то, чего я не совершал. Напрасно;
люди неблагодарны.
И я тоже! упрекаю себя и замечаю, что за разговором мы неосознанно наклонились друг к другу.
- А откуда взялся потайной ход, через который ты меня вывел?
- Когда перестраивали стену, я ее слегка улучшил.
- Генрих знает об этом?!
Глава 66
Ого! Передо мной человек, который в одиночку боролся с тиранским режимом, установленным владетельным князем! - наконец понимаю я и как бы заново разглядываю своего спутника. - Оставаясь в тени, Аден сам решал, кого помиловать, сам освобождал и оберегал. А мог и наказать, это чувствуется! Его сразу же стал бояться Фридрих Саксонский, например.
Вот в чем главная причина жестокого одиночества Адена, - доходит до меня. - Он не может никому довериться, никогда не бывает просто самим собой. Примерно, как я теперь. А ведь каждому человеку жизненно необходимо, - я это знаю по себе, - чтобы хоть иногда кто-нибудь тебя поддержал, оценил.
Мне представляется, как во время веселого и шумного праздника у Генриха все воины дружно и тесно сидят за столом, а вокруг Адена - пустота. Этот мужчина всегда один на один с собой и со своим горем; он один против всего мира. Его мысли, чувства, желания рождаются и умирают в нем.
Он никогда ни о чем не просит. Если бы он погибал от голода или обезвоживания там, на площади, привязанный к столбу, люди, наверное, таращились бы на него, даже не догадываясь, что ему можно прийти на помощь. Как же он жил до меня?! Разве это жизнь? Я очень хочу ему помочь!
- Я считаю: ты заслуживаешь большего, чем копаться в грядках! волнуясь, выпаливаю я. Если бы я была на твоем месте, попросила бы именно золото, с ним ты сможешь прекрасно устроиться в жизни без всякой службы и в моем княжестве, и в любом другом. Твоя жизнь станет гораздо лучше!
- Не хочу, - просто отвечает он.
- Ну что же, это твое право, - произношу звенящим от волнения голосом. - Я, конечно, не могу сейчас поручиться за князя Людвига, но я буду настаивать, чтобы моему спасителю, который проявил мужество и благородство и даже пролил за меня кровь, была выдана дворянская грамота и большое поместье!