Альбрехт не угрожает и не хватает меня, но в его присутствии я снова чувствую, как внутри зреет паника. Или вырастает до неба ужас пойманной птички в присутствии змея.
Сладковатый дым рваной пеленой повисает в воздухе и понемногу вытягивается в ближайшее окно. Когда молодой князь продолжает говорить, его голос кажется мне слегка отсутствующим.
- Люблю цветочниц! Я сделаю тебя счастливой, очень счастливой. Твои глаза будут светиться нежностью, а тело - трепетать от желания. Ты узнаешь, какой радостной может быть любовь и станешь умолять меня любить тебя еще и еще! Мне многое нравится в тебе - эти белокурые волосы, гибкая шея, хрупкие плечи и даже твои обветренные руки. Мне приятно твое присутствие здесь, а значит, ты будешь жить здесь столько, сколько мне будет угодно. Я тебя не тороплю, - хочу, чтобы ты сама раскрылась для меня. Но не тяни особенно долго, - ты напоминаешь мне одну недотрогу, которую я бы с удовольствием выпорол.
И я понимаю, что надо было признаваться сразу или не признаваться уже никогда. Он звонит в колокольчик, и вошедший слуга уводит своего господина. Слышу, как поворачивается ключ в замке.
Выскакиваю из ванны, словно ошпаренная, чувствуя себя пропитавшейся этой жидкостью насквозь, как лягушка. Тут меня ждет новое потрясение мне оставили только полупрозрачную одежду, даже без белья.
Я надела ее, так как нет другой, но чувствую себя по прежнему голой в нелепых розовых шароварах, начинающихся ниже пупка и только подчеркивающих все складки фигуры. Сверху грудь вроде как «прикрывает» узенькая просвечивающая тряпочка-лиф.
В таком наряде и на пляже в прошлой жизни засмеют. А здесь, где женщины хотят в платьях с длинными юбками и рукавами
Никакой другой одежды или даже куска ткани в комнате нет. Стаскиваю с дивана тяжелое плюшевое покрывало с кистями и заворачиваюсь
в него, став похожей на кокон. Стону и плачу в голос.
Я попала из одной тюрьмы в другую. Распахнутое окно не спасет: подняться по отвесным стенам я вряд ли смогу, тем более в такой экипировке. И, хотя моей жизни, вроде бы, ничто не угрожает, я живо представила себе, как меня удерживают в этой комнате до старости, пока я не перестану быть похожей на княжну Марию и на саму себя. Падаю на диван, сотрясаясь от горя.
Глава 57
Никто со мной не здоровается, словно я нечто-то неодушевленное, часть меблировки. Ну, и ладно. Слезаю с дивана.
Раскрытой оказывается дверь со стороны чаши. Я без лишней спешки пытаюсь выйти через нее из этой комнаты, но не тут-то было: с обеих сторон прохода тут же возникают стражники и спокойно, но твердо заставляют меня вернуться.
Тогда я решаю сесть у стены рядом с музыкантами, слиться с ними, насколько это возможно. Кокон из толстого плюша не позволяет мне согнуться, поэтому я опускаюсь на колени. Вижу скрипку, небольшой барабан, что-то вроде дудочки и древних гуслей и разные другие незнакомые инструменты.
Поварята в смешных белых колпаках, то и дело сползающих на нос, вносят низкие столики и устанавливают на них большие блюда с фруктами и кондитеркой, а также кувшины с напитками или вином. С голоду теперь точно не умру, но что-то мне кажется, для одной меня съедобного многовато.
Следом входят девушки с большими корзинами роз. Лепестки с цветков безжалостно обрываются и разбрасываются, устилая диваны, пол и даже поверхность воды в чаше. Могли бы взять перезрелые, осыпающиеся цветы, но нет, жалко.
Потом гирляндами роз ловко украшают окна. Скоро аромат цветов становится таким плотным, что напоминает духоту прошлой ночи.
После цветочниц приходят танцовщицы в розовых покрывалах, надетых поверх шелковых шаровар из более плотной ткани, чем у меня. Происходящее мне все больше напоминает книжки, которые мы с девчонками читали друг другу вслух перед сном прошлой зимой.
Помню, там были персидские сказки, «Тысяча и одна ночь» и еще истории, рассказываемые воинами, возвратившимися из крестовых походов. Сейчас персонажи настоящие, по виду они все европейцы и, видимо, христиане, но выглядят странно.
Наконец суета улеглась, музыканты начинают слаженно играть торжественную мелодию, танцовщицы выстраиваются полукругом перед дверью. Входит Альбрехт, опять расстегнутый и полураздетый, в сопровождении толпы мужчин и женщин, и все завертелось вокруг него.
Молодой князь укладывается на центральный диван. Танцовщицы кружатся и изгибаются в такт музыке, одновременно стараясь коснуться молодого господина своими покрывалами, под которыми, как оказалось, кроме шаровар, нет вообще ничего.
Пришедшие с Альбрехтом нарядные по-европейски девушки тоже наперебой стараются ему угодить отпускают комплименты, мило поддразнивают, кормят его сладостями из рук, шаловливо ссорятся между собой
Я зажмуриваюсь. Чувственное великолепие, свидетелем которого я неожиданно оказалась, поначалу вызывает во мне протест. Ни я, ни тем более Мария-княжна не видели ничего подобного.
На меня как будто не обращают внимания. Но это только начало.
Альбрехт, видимо, подает знак, и двое его приближенных занимают диваны слева и справа. Музыка делается глуше. Девушки делятся на группы, с наследником остаются три стопроцентно самые красивые.