Он резко отворачивается от меня. Вижу, как он напрягся всем телом и вытянулся струной, кажется, даже дышать перестал.
Милосердный Боже, дай ему обморок, введи его в кому ненадолго, сейчас же, пожалуйста! - взмолилась я по себя. Кажется, я начинаю понимать его боль. Бесстрашно сажусь рядом с этим человеком, почти касаясь его платьем, и читаю вслух молитвы, подсказываемые зеркальцем, пока он не забылся.
А потом трогаю свое лицо, ощупываю пальцами каждую черту и разглядываю себя в осколок зеркальца, пытаясь понять, как это - жить, прячась от всех. Я представила себе, как бы относились к прежней Марии ее близкие, слуги, знакомые и незнакомцы, если бы она была совершенно некрасивой.
Результат показался мне настолько гнетущим, что я содрогнулась и даже подумала: может, Аден на самом деле не такой уж и страшный?! Что, если по какой-то причине он скрывает лицо именно от меня?
Я окликаю раненого - не слышит. В каком-то исступлении я решаю снять с него маску и узнать, наконец, что под ней. Самое жуткое из всего, что могу себе представить - это уже приходило мне в голову - что под маской скрывается лицо Генриха, каким-то образом.
Так, еще какие могут быть варианты? Ну, не располосовал же князь своему «любимцу» Адену вместе с руками и физиономию?! Именно под маской скрыта какая-то страшная правда, которая ответит на многие мои вопросы.
И одновременно там его горе, о котором он ненадолго забыл. Можно посмотреть, пока он в забытье, он даже не узнает, - решаю я.
Ремешок на его шее продет в отверстия маски и стянут узлом. Я принимаюсь развязывать; это оказывается не просто - узел затянут намертво.
Глава 44
- Никогда не делай этого. Даже если я умру.
Я обнаруживаю в лесу первую малину и очень радуюсь, - «вспоминаю», что Марии Франконской всегда давали малину, когда она болела. Антибиотиков здесь точно нет, как и простой зеленки с мазью Вишневского, поэтому делаю упор на ягоды и травы.
Вряд ли кто еще собирал малину с таким огромным желанием, как я. И не напрасно, - после нее Адену сразу стало намного лучше. Он наконец перестал бредить, вгоняя меня в ступор, и температура точно упала.
Теперь выздоравливающий начинает делать бесконечные упражнения. Насколько я помню, поврежденную конечность нужно беречь, но этот человек поступает по-другому. Стиснув зубы, он работает ногой, иногда замирая, и в этот момент я не уверена, что он не находится в обмороке.
Когда оживает, то гладит и мнет шов, а потом опять не дает ноге лежать спокойно. Также бесконечное количество раз он сгибает и разгибает туловище, качая пресс, а потом вдруг встает на руки, как акробат.
Ни слова, ни намека нет на то, что было перед этим; думаю, Аден ничего не помнит. А если подумать, то разве что-то было?! Просто бормотание в бреду, бессмысленный набор слов!
Я не стану больше разбираться, какой он, - решаю для себя, - я этого просто не вынесу! Снова отправляюсь в лес и приношу оттуда ворох разных растений, чтобы Аден рассказал об их лечебных свойствах, если есть и чтобы отвлечься самой, и чтобы он, наконец, передохнул.
Утром четвертого дня он начал вставать. Вечером мы перебрались через реку.
Местность вокруг стала более гористой;
полтора дня мы идем по лесу, усыпанному причудливыми обломками скалам. Аден опирается на палку и почти не хромает. Подходим к широкому откосу; внизу в долине я вижу большой город. В смысле, для местных масштабов большой.
- Это столица, в ней легко будет достать лошадей. Попробуем для начала остановиться вон там, - мой проводник указывает на одинокое строение, виднеющееся из-за деревьев неподалеку.
Домик сложен из необтесанного местного камня, под крепкой крышей, но, похоже, давно необитаем, - тяжелая дверь сорвана с петель. Внутри, по одну сторону от дверного проема вижу развалины очага, грубый деревянный стол и лавку. По другую сторону - дощатый настил, служивший, наверное, кроватью для большой семьи.
В углу свалена щербатая глиняная посуда. Единственное окошко смотрит в сторону города, но оно такое маленькое, что из него могла бы высунуться разве что детская головка.
- В лесу неподалеку есть озеро, - сообщает Аден.
Он навесил и укрепил дверь, приспособив в качестве засова два коротких бревна, принес воды и ушел добывать еду. А я решаю заняться уборкой - снимаю паутину и подметаю земляной пол веником из веток.
Потом набрасываю под ноги и на настил тонкий слой травы и расставляю в темных углах горшки с букетами простеньких желтых цветов, бурно растущих вокруг дома. От этого старая закопченная избушка преобразилась.
Как будто солнечный свет пробился сквозь глухие стены и заиграл фонтанчиками лучей. А кисловато-прелый запах внутри сменился луговой свежестью. И на душе у меня стало спокойно.
- Я пойду в город, вернусь вечером, - почти подпирая собой потолок, говорит вошедший Аден и оглядывается (он явно впечатлен результатами моей бурной деятельности).
- Здесь безопасно. Вокруг давно никто не ходил - тропинки заросли. Но мне будет спокойнее, если ты запрешься изнутри. Я оставлю тебе оружие. Если заявится кто, высунешь из-под двери кончик меча, не подавая голоса, это его должно остановить. Если я срочно буду нужен, нацепи над окном снаружи на этот гвоздь белую материю и сразу отходи в угол. Я буду поглядывать снизу и скоро появлюсь. Потяни время, скажи, что сдаешься, поэтому и вывесила белый флаг, что пытаешься открыть, но запоры перекосило И все же думаю, что ничего этого не понадобится, иначе я бы не ушел.