- К ней домой.
- Ах, да, ты же знаешь, где это. Ну, что же Ганс, помоги ему донести. Надеюсь, она сдохнет вместе со своим щенком!
На улице рассвело. Эльза пришла в себя неподалеку от своего дома, стала вырываться и вдруг издала такой вопль, что в ушах зазвенело.
- Аден!!! Что ты со мной сделал?! Мой ребенок!
Она дергалась в его руках, как бесноватая и сыпала проклятьями; она разбудила весь квартал.
Ганс закричал, оглядываясь:
- Она сумасшедшая, бросай ее! - и побежал к замку.
Отовсюду выходили люди. Надо было возвращаться, но теперь Эльза вцепилась в него, норовя ущипнуть побольнее. Он с трудом разжал ее пальцы и поспешил к своим, поднял голову и словно споткнулся: на него смотрели, как на волка
Глава 41
- Я говорил что-то?!
Я только-только успела справиться с волнением от услышанного и решаю не объясняться по этому поводу:
- Нет, только стонал.
И слышу вздох облегчения. Он верит мне больше, чем я ему! - понимаю с горечью.
- Где моя мать? он опять бредит, спрашивает
кого-то (или себя самого). - Сколько себя помню, я всегда ее искал; я в каждой женщине видел ее. Объездил все княжество, вывешивал крест на грудь и собирал людей под разными предлогами, вглядывался в лица; все смотрели на меня, на крест, но никому не нужен был я. Наверное, странно так сильно желать то, чего никогда не имел.
Смотри: этот крест такой грубый, будто старинный; сзади на нем были выбиты какие-то слова. Все стерто. Этот крест, как утверждал князь, надела мне моя мать. Лет в пять я тяжело заболел, мать узнала об этом откуда-то, словно была неподалеку. Меня кормили объедками, пинали ногами, а крест не отняли! В отношение меня существует как бы молчаливый уговор, - князь и, пожалуй, кое-кто еще, будто знают нечто. Но вопросы задавать бесполезно; я остался никем. Лучше не думать об этом, это сводит с ума. Крест - все, что я могу назвать своим; он для меня, как надежда. Хочешь, я подарю его тебе?
Аден затих, его глаза цвета неба на этот раз широко распахнуты. Крест лежит на груди, - получается, он прятал его в маске и вытащил в бреду.
Я благоговейно беру в руки драгоценную реликвию - золотое распятие - тяжелое, чуть ли не с ладонь величиной, грубо вырезанное, как будто во времена прапрадедов предыдущей Марии. Оно украшено тремя крупными не ограненными драгоценными камнями, - рубинами, кажется. Но это сокровище подвешено на простом кожаном ремне, продетом в ушко.
Вот так история! Удивленно смотрю на неподвижно лежащего передо мной мужчину. Кто же его мать, привозящая такие подарки?! Получается, мой проводник - сын неизвестной знатной дамы.
Я касаюсь зеркальца, но оно явно не в курсе. Мне только приходит мысль посмотреть на руки Адена: я «вспомнила», как мама прежней Марии учила ее оценивать мужчину по рукам, - родословная родословной, а примесь плебейской крови обязательно испортит руки!
Кисти рук Адена до запястий не покрыты растительностью, выглядывают словно из рукавов, из-за этого и кажется, что он одет. Возможно, он регулярно опаляет руки над огнем или выводит волосы каким-то другим способом.
Ладони у него узкие, но крепкие, с длинными сильными пальцами и безукоризненной формой ногтей. Если верить зеркальцу у Адена руки природного аристократа.
Бережно кладу крест на место. Зеркальце подсказывает, что подобные вещицы оставляют младенцу, рожденному не в браке, когда тайно отдают его на воспитание и надеются потом по ней опознать. Но для чего нужна метка такому необычному человеку, как Аден? И почему она появилась у него не сразу? Сколько же у него тайн!
Я трясу рукой перед глазами раненого и понимаю, что он все еще не в себе. Почему он такой разный в бреду и в своем уме? Невозможно ведь смотреть в эти распахнутые глаза, отражающие все, что он говорит, видеть припухлые губы кривящимися от внутренней боли, слушать взволнованный голос и не сопереживать. Пока он говорит, я ему верю; но когда молчит
Он так и не сказал ни слова о своем участии в грабежах, убийствах, насилии, а также в сражениях. Похоже, все это для него настолько обычно, что зачем о нем и говорить?! Или он придумывает сказки про себя?
Мне не понятно, кому он все это рассказывает, а также кому предлагал подарить крест. Если сказанное в бреду - правда, то зачем он предпочитает казаться таким безразличным? Что в нем вообще настоящее?
- Почему ты все время спрашиваешь? Я столько сил приложил, чтобы забыть, а ты все выспрашиваешь, будто хочешь помочь, - не знаю, чем - это можешь знать только ты.
На этот раз Аден шепчет, закрыв глаза и то и дело оттягивая ремешок на шее, точно он его душит. Я склоняюсь над раненым, чтобы услышать каждое слово. Вечереет. Над рекой стелился туман, словно пушистое серое одеяло.
- Зачем ты заставляешь меня пережить это снова? снова говорит Аден. - Я вдруг понял, что на тебе разорвано платье, волосы не в порядке, синяки на руке! Я проклял твоего обидчика; я устыдился, что тоже родился мужчиной. Но ты, ты стояла настолько светлая, словно тебя никогда не касались печали и беды! У тебя такое нежное лицо, что по нему можно читать мысли, - тебя не учили лицемерию, в тебе будто совсем нет презрения к другим!