Глава 19
Я сижу на стволе поваленного дерева, разувшись и засунув натруженные ступни ног в прохладный мох. И уже пару минут поглядываю на то, как Аден разделывает крольчатину голыми руками - ужас. Рвет, как Тузик грелку, только что не зубами. Тяжело вздохнув, я достаю из-за пояса и кладу на землю перед мужчиной свой ножик.
Это маленькое стальное жало кажется игрушечным в сравнении с его лапищами. И мне уже ясно, что оно меня не защитит, если он вздумает нарушить клятву. Замечаю на себе мгновенный взгляд исподлобья, потом вижу кивок, и Аден дальше принимается ловко орудовать ножом. Вообще после ухода из замка он не сказал еще ни слова.
Я подсаживаюсь ближе костру, подальше от мужчины. Из предосторожности решаю не снимать капюшон; мои ноги надежно прикрыты длинной юбкой.
Я наблюдаю за Аденом, стараясь делать это незаметно. Он выслуживается, он хочет золота, - решаю я, наконец. - Значит, мне только надо держать его на расстоянии, и все будет хорошо.
Правильно я поступила, что позвала его, - в который раз пытаюсь убедить саму себя, - что бы я сейчас делала одна среди лесов и болот?! Я дороги не знаю.
Ни от хищников защититься не смогу, ни огня развести. А как милого кролика превратить в еду, когда ничего другого нет это вообще отдельная сложная наука, похоже; нас такому не учили.
Скоро Аден приносит и кладет передо мной на листе лопуха кусочки, испеченные на углях. Выглядит, как мясо. Хорошее, нормальное мясо. Я вдруг понимаю, насколько я голодная, почти до головокружения.
Беру прямо руками и за обе щеки уплетаю горячее удивительно вкусную и ароматную еду. Когда я закончила, едва удержавшись, чтобы не облизать пальцы, Аден спрашивает:
- Где ты живешь?
- Разве ты не знаешь?! я уставилась на него.
- Нет, - равнодушно отвечает он, забрасывая место костра землей и травой.
добрым людям, оставили на вокзале или вообще на помойке. Плакать хочется.
Меня, вроде бы, отнесли к первой категории. Но тот факт, что в свидетельстве о рождении нет отчества, фамилия и имя слишком распространенные, а знакомых моих родителей мне не удалось разыскать в соцсетях, вызывает даже у меня множество вопросов. Иногда я думаю, что сотрудники дома малютки просто пожалели меня, сочинив легенду. Поэтому никогда и не задирала носа.
Сейчас я держусь на карман, смотрю на Адена и пытаюсь представить его новорожденным - маленьким и слабым, оставленным матерью на ступенях церкви, из-за отсутствия вокзала. Той самой церкви на площади, в которую я безуспешно пыталась войти и не могу.
Не потому, что сложно представить этого гиганта младенцем. Просто я не верю, чтобы беспомощного ребенка, отмеченного такими страшными знаками на лице, что их приходится скрывать, оставили одного! Его бы сразу признали нечистой силой и сожгли на ближайшем костре. Это неправда, - решаем мы с карманом.
Теперь мы вспоминаем, как Аден произнес то, что произнес - это не было привычно-равнодушно. Мне почудился вызов в его словах. В ответ признание, что я княжна, он назвался подкидышем, словно принцем. Он или обманывает, или обманут сам.
Мы с карманом вообще впервые слышали, чтобы в этом мире кто-нибудь добровольно признавался в таком. Либерализмом в этом вопросе здесь и не пахнет. Но Адена так боятся, что он может себе многое позволить. Видимо, этот человек жесток к себе и другим. Пренебрегает всем, чем дорожат люди из поколения в поколение.
Такой ответ в самый раз подходит ко всему тому, о чем говорила Лиз, и к его непристойно выставленному напоказ заросшему волосами телу, - гляжу на него искоса. - Это полуголый человек другой породы с вывернутой наизнанку моралью. Ну и попутчик у меня! Как меня угораздило?
Я снова чувствую страх и понимаю, насколько он другой, чужой. Правая рука Генриха Непроизвольно пытаюсь нащупать за поясом нож, который отдала. Мне делается не по себе, чувствую нарастающий ужас и панику, как перед позорным столбом.
Невыносимо хочется избавиться от компании этого человека, как и от общества его господина. Я испытываю возмущение и желание сейчас же, немедленно убежать, скрыться или даже ударить.
Аден скользит по мне мимолетным взглядом, поднимается и уходит по своим делам. Я нервно оглядываюсь, удивляясь, как быстро он скрылся из виду.
Его нет достаточно долго, и я успела немного остыть и даже забеспокоиться. Куда же я без него? Вот, наконец, он идет. Я еще раз вглядываюсь в него - нет, он нисколько не вызывает сочувствия; он другой, ему этого не нужно. Вспоминаю, что я отношусь к первой категории.
- Почему ты говоришь со мной, как с равной? Говори «вы» и «госпожа»! говорю я требовательно, решив сменить тактику; а вдруг прокатит?
- Да, госпожа, - отстраненно, как всегда, отвечает он.
Вот готовой покорности от этой горы мышц я даже не ожидала! Хмыкаю про себя и продолжаю допрос:
- Ты всегда так «скромно» одеваешься?
- Зимой я ношу плащ, госпожа. - Он поднимает собранный узел. - Я не смогу больше рассказать о себе ничего интересного. Мы должны далеко уйти сегодня. Сделаем большой крюк, пойдем на северо-запад, пока не выйдем из княжества, - на прямом пути слишком опасно. В деревни заходить не будем, здесь везде доносчики. Безопаснее идти лесом, пешком. Если будет трудно, достану лошадь. Госпожа.