Не знаю, отвечала я. Меня это особо не волнует.
Не волнует? Да ладно? Не притворяйся, еще как волнует! Меня правда не волновало. А что с тем парнем из автобуса, в которого ты влюбилась? Ты никогда не представляла, что делаешь это с ним? спрашивала она.
Ты про Маркуса Гленна, что ли?
Про него.
Ты что, забыла? Он вел себя мерзко.
А что он такого сделал?
Показал мне порнуху.
Фу-у. Да, я про него. А кто тебе сейчас нравится?
Никто.
Я не рассказывала ей о том, что тогда, в седьмом классе, показав мне те фотки на своем компьютере, Маркус Гленн попросил меня потрогать его шорты в том месте, где они стояли палаткой. Я отказалась и ответила, что немедленно иду домой, на что он заявил:
Если будешь так себя вести, никогда не станешь женщиной! Еще и плоская, как доска!
Я не говорила Элли, что с того дня я даже не хотела большую грудь, потому что на нее будут пялиться парни вроде Маркуса Гленна. Что с того дня я иногда гадала: а как вообще должна выглядеть женщина?
Тебе за всю жизнь нравился только один парень? Не верю!
Еще раз говорю, мне плевать. Я взяла в руки камеру, подняла ее на вытянутой руке и сфотографировала, насколько меня это не волнует. Я назвала снимок «Глори все равно».
========== Зонная система ==========
В последние учебные дни мне позировала вся школа. До этого я снимала, как они сидят за партами, ищут что-то в компьютерах или читают книги в библиотеке. Никто даже головы в мою сторону не поворачивал. В понедельник, когда осталось проучиться три дня, они начали корчить рожи. Во вторник они много обнимались. В среду последний учебный день перед выпускным все смотрели прямо мне в объектив и улыбались или кидались обнимать друзей и вели себя так, как будто никогда больше не увидятся, как будто у них не будет встреч выпускников и вообще все они умрут после выпускного. На их лицах появился страх он прятался за радостью, но никуда не девался.
Я снимала кадр за кадром, хотя не собиралась делиться ни одним снимком.
Сними нас! просит стайка девочек из джаз-группы. «Щелк!»
Можешь нас тоже сфотографировать? подключаются парни из математического кружка. «Щелк!»
Привет, Глори! Сними нас, а? футбольные чирлидерши уже висят друг на друге. «Щелк!»
По дороге на последний школьный обед меня окликнули три девочки, с которыми мы никогда не ладили, потому что на моей (в смысле, папиной) машине висит наклейка с надписью «Феминизм это радикальное убеждение, что женщины тоже люди» и в одиннадцатом классе они считали, что это делает меня лесбиянкой.
Последний обед! воскликнули они. Давай, сними, как мы в последний раз покупаем отвратную школьную еду! Я сняла. Вот только они не знали, что в фокусе были не их самонадеянные лица, а наггетсы, жирный жареный картофель и горка макарон.
Со стороны можно было подумать, что я популярна. Моя камера может быть. С камерой я чувствовала себя в безопасности. Сохраняла хорошие отношения со всеми, кто хотел сфотографироваться. Снимала, а не снималась сама. Мне даже удалось
не попасть на фотографию, где я просто должна была появиться на снимок группы, готовившей выпускной альбом. У меня не было ни одного снимка из тех, которые были у всех. Вместо этого я сняла автопортрет с закрытыми глазами. Пришлось постараться, чтобы его одобрили. К счастью, если кто-то здесь меня слушает, то это консультант по выпускному альбому. На снимке я казалась мертвой. Смерть интересовала меня так же, как Элли интересовал секс. Похоже, чем больше взрослые избегают обсуждать некоторые темы, тем нам любопытнее. А мой снимок однажды будет соответствовать действительности в конце концов, все умирают
***
Первую камеру мне подарила мама на мой четвертый день рождения. Мне еще нельзя было ей пользоваться, но она была моей на вырост что, если подумать, довольно странно, учитывая, что до моего пятилетия мама не дожила. Итак, мне подарили очень простую камеру модели Leica M5 в кожаном чехле. Она даже не была цифровой. Дарла ОБрайан предпочитала фотопленку. В эмульсию и галогенид серебра. Она следовала какой-то теории под названием «зонная система экспозиции», которую около 1940 года придумали Ансел Адамс и Фред Арчер. По зонной системе оттенки черно-белой фотографии делились на одиннадцать зон от абсолютно черного до абсолютно белого. Задачей фотографа было делать кадры, на которых присутствовали бы все одиннадцать зон. Самая белая зона обозначалась числом «десять», самая черная нулем. Максимально белый засвеченный снимок. Максимально черный пустота. Максимально черным я обозначала смерть. Я даже нашу окаменелую летучую мышь про себя называла «Макс Блэк», потому что старалась не называть вещи тем, чем они не являются. Ведь мышь на самом деле не окаменела. Ее тело не могло превратиться в камень. Летучая мышь просто умерла. Попала в нулевую зону. Стала абсолютно черной Максом Блэком.
Я жалела только о том, что так и не сфотографировала мышь перед тем, как мы ее выпили. Получился бы прекрасный кадр: очень много зон сразу бросались бы в глаза и навсегда остались бы в эмульсии. Снимок отражал бы мою суть. Это Глори ОБрайан легкая, как перышко. Глори ОБрайан заперли в банке. Это я делаю вид, что жива, и вожу всех за нос, а сама распадаюсь на молекулы. Это я сложила крылья и не могу взлететь. Я сняла банку, столик для пикника, сняла, как Элли смотрит в мумифицированные глаза мыши, но саму мышь так и не сняла. Возможно, это что-то значило. Возможно, нет. Выбирайте сами. Быть может, я подсознательно избегала смерти, хотя и бредила ей. Люди странные, правда? Мы ходячие противоречия. Мы в десятой и нулевой зоне сразу. Мы никогда не знаем наверняка. Или, по крайней мере, я не знаю. Но это тайна.