Акимов, Акимов! только и слышно на трибунах.
Тяжелая задача для Анатолия впервые выступать перед московской публикой, отчитываться за обогнавшую первое знакомство славу.
Успех поначалу сопутствовал нам. Мы забили два гола. Но этого оказалось мало.
Динамовец Алексей Лапшин ударил по воротам метров с тридцати. Несильный мяч между ног Акимова прошел в ворота.
Вскоре последовал второй удар. Легкий мяч, коснувшись рук Акимова, опустился в сетке ворот.
На трибунах гул разочарования.
Мы крупно проиграли матч. В этом в значительной мере был повинен Акимов.
Но повинен ли? Не слишком ли велика нагрузка на психологию совсем еще юного игрока? Мы понимали, что именно так и было. Талант еще не окреп и не выдержал непосильного напряжения.
Только не падай духом, Анатолий, говорили ребята Акимову в раздевалке. А он сидел поникший, осунувшийся. Как говорят, краше в гроб кладут!
Бережно относясь к травме, которую нанес московский дебют Акимову, мы продолжали его ставить, и уже к середине сезона он восхищал болельщиков своей замечательной игрой.
Мой дебют был менее драматичен, чем у Анатолия. Перед матчем с Трехгоркой никакая европейская пресса меня не превозносила. Более того, вопрос ставить меня или не ставить разбирался добрых два часа. В конце концов верх взяла моя кандидатура, особенно поддержанная Петром Исаковым.
Мнение Исакова в футбольных кругах расценивалось очень высоко. У него была кличка «Профессор». Так его звали все болельщики. Он действительно глубоко разбирался в футбольных тонкостях. Непревзойденный тактик футбола, Исаков доставлял своей игрой эстетическое удовольствие. Его пас был безошибочным и всегда был направлен в самое уязвимое место противника. Неожиданно длинный пас, переводящий игру на другой фланг, короткая передача соседу, средний пас в разрез, игра в одно касание все это точно и в нужное время делал Исаков.
Он обладал четким, отшлифованным ударом и превосходно водил мяч, несмотря на то, что бегал несильно. Невысокого роста, среднего телосложения, этот казавшийся миниатюрным футболист долгие годы был лучшим центрфорвардом советского футбола. Он был инициатором игры с оттянутым назад центром нападения.
Исаков много помогал мне, занимая позицию в глубине поля. А в день моего дебюта он особенно много работал в тылу.
Мне казалось, что я играл неплохо. Старался, во всяком случае, изо всех сил. Но неопытность и чрезмерное волнение не проходят даром. К концу игры произошел казус.
Левый край «Трехгорки» Александр Холин, уже много лет игравший за сборные команды, вдруг резко переместился в центр и вошел с мячом в нашу штрафную площадь.
«Забьет!» мелькнула у меня мысль. Я кинулся к Холину и сзади опрометчиво напал на него. А он как раз в этот момент упустил мяч и воротам уже не грозил. Но я успел сшибить его с ног. Раздался неумолимый свисток. Он полоснул меня, как ножом по сердцу.
Пенальти! Из-за меня!
Отчаяние овладело мной. Я ужасно страдал. Казалось, время остановилось так долго устанавливали мяч, выходили за штрафную линию игроки.
Пенальти не был забит. Вратарь взял мяч. Я чувствовал себя самым счастливым человеком в мире.
После матча, когда мы пришли в раздевалку,
вдруг обнаружилось, что произошла кража. У нас стащили костюмы и ботинки.
Домой на Пресненский вал мы возвращались в открытой машине частного проката. Пассажиры трамваев весело подмигивали, глядя на наш необычный наряд. Мы ехали в кепках, при галстуках, но без брюк, в одних трусах.
Огромную радость мы доставили дяде Мите.
Доигрались, голоштанники! Без штанов домой приехали! А чего от футбола еще можно ждать? резонерствовал он, когда мы трое Николай, Александр и я поднимались по ступенькам.
Но не кража волновала меня. Как я сыграл? Какое впечатление оставила моя игра?
Задать вопрос прямо в лоб было неделикатно. А сами ребята об этом разговора не заводили. Официальных разборов проведенного матча на секциях тогда еще не было. Оценку своей игры футболисты получали главным образом непосредственно от болельщиков.
По поводу одного и того же игрока иногда высказывались диаметрально противоположные мнения. Спорили до упаду, невзирая ни на какие родственные отношения.
Я находился в состоянии полной неопределенности. Как я играл?
«Ничего...» «Неплохо...» «Подходяще...»
Эти слова настораживали меня. За ними чувствовалась неискренность.
Ясность внес Генрих. Суетливый болельщик, сомнительный делец Генрих увивался возле нашей команды. Он знал все, что говорилось в кулуарах о том или ином игроке. Невысокий, плотный, с брюшком, розовощекий, с черными блестящими глазками, он с завидной энергией летал по Москве, рассказывая последние футбольные новости.
По чувству землячества он болел за приехавшего к нам из Одессы левого края Валентина Прокофьева.
Прокофьев был в то время самый быстрый футболист Советского Союза. Его бег с мячом дриблинг, как говорят футболисты, поражал быстротой. Болельщики восторженно реагировали на его стремительные прорывы по левому краю. У него был недостаток: правая нога «отставала» он плохо бил.
Романтик по натуре, страстный почитатель Есенина, Валентин был очень неуравновешенной натурой. Он любил дешевые эффекты.