Я в Артели с двадцатых, с эмиграции, продолжала почтенная дама, и давно привыкла считать, что, если где-то случается нечто из ряда вон выходящее хоть в Москве, хоть в Париже, хоть в Гонолулу ищите там след или Артели, или Клаба.
Оба они знали, что тайная история человечества история тысячелетней Большой игры, ведущейся мощными организациями. Последние триста лет играют Клаб, представляющий европейскую цивилизацию, и Артель, защищающая мир Евразии. Войны, революции и прочие социальные катаклизмы вершина айсберга Игры. Основная её часть происходит в обманчивом и потаённом мире секретных операций.
Когда все умрут, тогда только кончится Большая игра, задумчиво произнёс Палыч девиз, взятый из одного английского романа. Старуха энергически закивала.
Именно так. И ради преобладания в Игре мы порой пускаемся на такие авантюры, о которых добропорядочным гражданам
знать не следует. Про Клаб уж не говорю это записные безбожники, но даже и мы, Артель, умудряемся проделывать множество гнусностей.
Палыч грустно потупился. Споры о моральной допустимости тех или иных действий всегда велись в руководстве Артели, состоявшей по большей части из православных. Но к общему мнению так и не пришли, и потому в каждом конкретном случае руководствовались, прежде всего, целесообразностью.
Старуха выпустила клуб дыма.
Поглядите, Павлик, на нынешнюю ситуацию. Вы не находите, что она чересчур искусственна, нарочита, что нам её навязывают?..
Палыч пожал плечами.
Бывали и более странные происшествия. Или глаза под толстыми стёклами стали жёсткими, вы думаете, что этого ниндзя нам подложили соработники?
Пожилая дама сухо рассмеялась.
В верхушке Артели всегда имели место нестроения и несогласия, уж я-то помню
Подумав, Палыч решительно помотал головой.
Нет, в противном случае я бы хоть что-то знал. Нам следует исходить из того, что мы видим, Мария Николаевна: некое очень опасное лицо или группа лиц объявили войну функционерам КГБ.
А это не могут быть их внутренние интриги? спросила старуха, задумчиво попыхивая папиросой.
Она имела основания спросить об этом. Весь последний год «Правда» обильно публиковала на первой полосе некрологи по почившим государственным и партийным деятелям. Но тех, кто внезапно покинул этот мир, не удостоившись прощания в главной газете страны, было гораздо больше. Поговаривали, что новый хозяин Кремля попросту расчищает себе поле для планируемых реформ, изводя всякие человеческие сорняки на партийной ниве. Возможностей таких у генерального с его чекистским прошлым было предостаточно.
Но Пал Палыч жестом отмёл это предположение.
Мы проверяли. Да, они убрали кое-кого из наиболее одиозных типов, но не в этом случае. КГБ уже ведёт расследование, нам надо только подключить к нему наших людей. Ну а если всё-таки всплывёт, что происходящее имеет отношение к Игре, мы успеем скорректировать наши действия. Кто из соработников займётся этим?
Мария Николаевна аккуратно загасила окурок в монументальной пепельнице и вновь взялась за вязание.
Людьми у меня сейчас небогато, проговорила она, уж очень много сил отнимают афганская кампания и польская смута. Барышень старших уровней в Обители много, но они недостаточно подготовлены. Привлеку одного чекиста-отставника. В Игру он посвящён частично, но весьма опытен именно в такого рода делах.
Как его зовут? поинтересовался Палыч.
Логинов. Илья Данилович, ответила старуха.
Свяжите меня с ним, я его проконсультирую в японских реалиях.
Всё было сказано, но Пал Палыч уходить не спешил. Было видно, что он не решается что-то сказать. Для посланца Совета это было, вообще говоря, удивительно. Почувствовав смятение визави, Мария Николаевна отложила вязание и посмотрела ему в лицо.
Я догадываюсь, о чём вы хотите попросить, Павлик, ласково сказала она.
Романс, нерешительно проговорил он, в вашем исполнении.
Не вы первый, рассмеялась она. Вот уж никогда не предполагала, что именно с этой безделицей войду в историю.
Гибким, как у девы, движением она поднялась с кресла и подошла к пианино. Комнату заполнили томительные аккорды из канувшей в лету жизни.
Не смотрите вы так, сквозь прищуренный глаз, джентльмены, бароны и леди , пела величественная дама, и перед Палычем кружились картины, которых он никогда не видел: скачущий в последнюю отчаянную атаку эскадрон, слезами размытый вид исчезающего на горизонте берега, мертвенный в сизом табачном дыму свет лампионов в гнусном баре чужой страны
Впрочем, этого свежеотстроенного монументального здания, куда недавно перебралось всё руководство, он совсем не знал. Поднялся на лифте и петлял по коридорам, пока не нашёл кабинет обычный обширный кабинет крупного советского руководителя, обставленный удобной, но тяжеловесной мебелью. Работал кондиционер редкость даже в Москве и это было здорово, потому что на улице палило невыносимо. Над столом висело парадное
фото генерального, бывшего главного шефа Конторы. С другой стены на него искоса поглядывал с портрета Феликс Эдмундович. В виде памятника он же маячил за окном, всем своим видом внушая уверенность, что расположился здесь навечно.