Не Фомка. Дьякон там один. Глас ему был в ночи в соборе.
В соборе? спросил Иван. А чего сказал?
Обличу возгласил, убойцу!
А! крикнул Иван, вон чего! То ладно, что сказала мне. Aгa! Ну, не трусь, не будет боле гласа того. Так и дьякону скажи.
Да он в обитель ушел.
Все едино. Иван заходил по горнице, сжимая кулаки. Аль тотчас пойти? сказал он сам себе.
Ваня, куда ты? спросила Анна. Ночь ведь. Притомился ты. Ляг лучше, поди.
Иван остановился перед Анной.
Про извет еще помянула, сказал он. Неужли Данилка посмел?
Не, Ваня, не Данилка. В убойстве смертном то и боязно мне. Какое убойство? Неужли вольного убил досмерти? На Москву повезут.
Кого вольного? спросил Иван. Не было того. Лжа то! Отколь извет-то?
Не ведаю. Сторож-де соборный принес воеводе.
Сторож! Иван вдруг схватил Анну за обе руки и уставился на нее широко раскрытыми глазами. Ведаешь? Говори тотчас!
Чего ведаю? Ой, Ваня, чего ты так? Боязно мне. Чего ведаю?
Сторожа видала? спросил еще Иван.
Да нет, Ваня, сказала Анна. Ох, и я дура! вскричала она вдруг,
не велела там Данилке сторожа спытать.
И Данилка не видал, стало быть?
He Девка лишь на уме у Данилки.
Ну и ладно, сказал Иван с облегчением.
Анна удивленно поглядела на него.
Пойду я, сказал он вдруг.
Куда ты, Ваня? Ночь ведь. Боязно мне Лобода там покараулит он.
Лобода? усмехнулся Иван. Стол-то в сенях видала? Упился, чай, да и дрыхнет Много с него проку, хошь бы и с Лободы того Эх, как вина не стало, все те казаки, и он с ими ну, да чего поминать и то притомился. Лягу, пойду. Заутро уж все.
Ляжь, Ваня, сказала Анна, я послухаю. Коль в ворота застучат.
Да чего ты, дура, сказал Иван, гадаешь, впрямь воевода придет. Не посмеет, говорю тебе. Заутро сам до его дойду. Запляшет у меня Степка, ништо!
Пожар
Про Лободу Иван Максимович верно угадал. Как только он вошел в сени, увидел на столе кубки и братины с вином, так сразу и забыл, что ему говорила Анна Ефимовна. Припал к вину и тянул, не отрываясь, пока не свалился с лавки. Хотел подняться и закатился прямо под стол, под камчатную скатерть, там и заснул, как свинец в воду канул. Казаки тоже спали по чуланам. Никто не караулил. Да и не приходил никто стучать в ворота. Во дворе затихло все, ни одна собака не пролаяла.
Анна долго слушала. Иван уж спал, а она все подходила к окну, черно, не видно ничего. И тихо, нигде не стукнет, не брякнет. Спят, верно, все. И ее, наконец, сон сморил прилегла на лавку, не раздеваясь, и заснула.
А во дворе неслышно копошился кто-то. В густой тьме мелькали люди, то тут, то там кто-то высовывался из-за угла и опять прятался. Кто-то тихо пробирался вдоль амбаров, согнувшись, перебегал через двор и долго стоял, прижавшись к стене хором.
Вот один залез под крыльцо. Другой притаился у башенки под повалушей, а там еще кто-то пополз вокруг дома, к заднему крыльцу. Тихонько зашуршало под крыльцом и у башенки, блеснуло, опять погасло. Снова неслышно замелькали по снегу какие-то люди и пропали на заднем дворе. И вдруг под крыльцом затрещало, а по стене башенки пополз вверх золотой ручеек. Затрещало, вспыхнуло, и красный язык лизнул слюдяное окно под самой крышей, как раз в том чулане, где жил Галка.
В тот день Галку замертво приволокли в чулан. Положили ничком на лавку и оставили, не до него было. Коли не помер оживет. Он и ожил к ночи. Но долго не мог пошевельнуться. Все тело болело, и не давала покоя кровная обида. Во рту у него пересохло, язык не поворотить, а квас далеко. Галка охая поднялся с лавки, нашел ощупью жбан квасу, пригнул к себе и напился. Ноги дрожат, стоять трудно, и лечь трудно. Помереть бы. Он только склонился головой к окну, как в самые глаза его сверкнуло пламя. Он откинулся назад, вскрикнул. Опять. Трещит. Полыхает. Неужли пожар? Галка заметался по чулану. Дверь не найти впотьмах.
Царица небесная! А Данила-то в повети связанный, вспомнил он вдруг. И ключ тут. Ноги дрожат у Галки, суетится, как слепой. Вот нашарил наконец ключ. Нож под руку попался.
Слава господу! Вот она, дверь.
Охая скатился Галка с узенькой лестницы, кинулся в сенцы перед повалушей. В повалуше уж видно было окна светились. Бросился к двери в поветь, чуть не скатился вниз с лестницы, а в повети опять темно. И Данила не слышит не отзовется. Спит, что ли? Вот он, на лавке. Так и есть, спит. Галка схватил его за плечи, трясет, кричит ему в ухо:
Данилушка, очнись! А руки дрожат, никак не перепилить веревку.
Чего? Не дамся! крикнул Данила спросонок.
Пожар, Данилушка, вставай скорея.
Где пожар? В посаде? крикнул он.
У нас пожар. Хоромы горят, скорея ты.
Данила быстро разрезал веревки на ногах, вскочил и кинулся вверх по лестнице. Галка еле поспевал за ним. В повалуше уж светло было. В окна так и билось пламя. Гудел огонь, трещал. Данила без памяти помчался в сени. Кричит во весь голос:
Пожар! Горим! Спасайся!
У дверей отцовских горниц навстречу ему выскочил Иван, всклокоченный, заспанный.
Подожгли, стервецы кричал он, грозя кулаками. Анна, сюда! За бабкой беги, Данила! Анна сразу прибежала, и Фрося с ней. В светлицах услышали. Девки подняли визг, кучей посыпались по лестнице. Выскочил ключник с фонарем. Иван кинулся к наружным дверям, отодвинул засов, рванул дверь, а навстречу ему с воем метнулось пламя. Он быстро захлопнул и крикнул: