Прошла неделя с тех пор, как Данила велел работать без перерыва. Сутки работать ночь спать, опять сутки работать день спать. Не то что отдохнуть как следует выпить и то не стало времени работникам. Холопы совсем из сил выбились, а все-таки работали. Может, если бы мастер так велел, они бы не стерпели, а когда сам хозяин приказал как быть. Никому и на ум не приходило ослушаться. Так и пошло, с понедельника до субботы, а в субботу утром приходит к Даниле мастер, хмурый, и говорит ему:
Золь портиль, ван-Даниль. Варю губиля.
Кто соль испортил? крикнул Данила, вскочив с лавки.
Я портиля, сказал голландец угрюмо.
Чего ж ты так? спросил Данила. Он так удивился, что даже рассердиться не успел.
Сказывай все по ряду.
Голландец рассказал, что накануне с раннего утра начали они новую варю. День прошел ничего, работали как всегда, а вечером темно уж было стал он звать парней рассол вычерпывать, а они не идут. Вышел он из варницы, глядит, а они все на берег попадали и спят. Он стал будить, встанет один, он примется за другого, обернется, а первый уж снова упал и спит. Полночи над ними промучился. А рассол тем временем кипел да кипел, пока весь не выкипел, стало быть, соль опять вышла горькая.
Ах, они, псы окаянные! вскричал Данила. Перепороть их всех, страдников. Соль погубили, черти.
Я золь губиля, спокойно повторил мастер.
Как же ты? удивился опять Данила. Они ж дрыхли, плесень дохлая.
Я забиля огонь в печи гасить. Огонь не горела бы, соль бы не кипель.
Ну, и чуден ты, Дергун, сказал Данила. Сам себя виноватишь. Мне б про то и на ум не вспало. А неужли никак не можно ту соль справить?
Немошно, сказал голландец. Знова вода лить золь распускалься и знова варить и знова вылить.
Стало быть, три раза варить?
Мастер кивнул головой.
Ну, подь, справляй соль, сказал Данила. А с теми лежебоками сам я говорить буду.
В тот же день к вечеру Данила пошел в варницы.
Повара и подварки соскребали готовую соль, а парни таскали из печей несгоревшие поленья, чтобы цырени не портились. Чад стоял такой, что в горле першило. Завидев хозяина, работники побросали поленья и низко кланялись ему.
Вы чего ж? Плетки захотели? крикнул Данила. Добро портите! И сами того не стоите, что та соль. Мастер за вас заступился, не то всех бы перепороть велел. Небось, глаза-то бы продрали. Мотрите у меня, коль вновь за работой дрыхнуть станете выдеру.
Работники стояли молча, свесив головы.
Данила уж повернулся уходить, как вдруг кто-то из толпы сказал негромко:
Данила Иваныч!
Данила сразу обернулся. Работники со страхом попятились в разные стороны, а перед Данилой оказался Орёлка.
Орёлка! крикнул Данила сердито. Ты чего?
Не можно так начал он, не спамши. Руки опять же. И он протянул Даниле изъеденные в кровь руки.
А! Не можно тебе! закричал Данила. Руки попортил. Было бы не озорничать ране. А спина цела? Эй, вяжи его, тащи во двор. Там всего распишут. Забудешь дрыхнуть.
Орёлка оглядывался, точно волк, окруженный сворой. Бежать было некуда. Работники сдвинулись вокруг, но не трогали его.
Ну, чего стали! крикнул Данила. Сами кнута захотели?
Кто-то сдернул с себя кушак, другой схватил Орёлку за плечи, и в одну минуту скрутили ему руки. Голландец отвернулся и отошел.
Когда Орёлку вели по двору, навстречу попалась Анна Ефимовна.
Зря ты его, Данилка, сказала она. Мотри глаза у него ровно у волка горят.
Есть у меня время на глазы их глядеть, сказал Данила. Ништо! Иным не повадно будет. Вишь, на работе дрыхнуть вздумали.
Отец и сын
Думали уж, что и не воротится по воде. Но раз поздно вечером, все уже спать легли, ворота заперли и собак спустили, как вдруг сразу грохот поднялся. Застучали в ворота, собаки лай подняли. Анна проснулась, накинула опашень, подбежала к окну, смотрит факелы по двору мелькают, тени мечутся. В опочивальню вбежала Фрося.
Погодь, доченька, крикнула она, я побегу, разведалю.
Но Анна не стала ждать. Натянула валенки, накинула убрус и выбежала в сени. Из других дверей Феония высунула острый нос, ключник выбежал с фонарем, Галка. А тут по ступени крыльца заскрипели тяжелые шаги, и кто-то дернул дверь.
Эй, отворите! Долго ль ждать?
Иван! крикнула Анна.
Она подбежала к дверям, а ключник уж торопится отодвинуть засов. Распахнул двери и кланяется. Анна кинулась к Ивану, протянула руки, хотела его обнять, а он взглянул на нее неласково и сказал:
Порядки забыла. Куда лезешь?
Анна отступила, точно ее по голове ударили. Поклонилась в ноги Ивану и спросила:
Все ли в добром здоровьи, Иван Максимыч?
Здоров. Ну, а дома что? Где Данилка? Чего отца не встречает?
А Данилка уж бежал. Он крепко спал и не слыхал шуму. Федька уж разбудил его.
Данила вбежал веселый, натягивая находу кафтан.
Батюшка! крикнул он. Вот-то радость! И он поклонился отцу в ноги.
Иван поднял его, поцеловал и сам как будто немного повеселел.
А тут выплыла Марица Михайловна. Волосник у нее съехал набок, седые волосы выбились. Она, видно, торопилась, и убруса не надела. Феония и Агаша вели ее под руки. А она только всхлипывала находу.
Ванюшка ты мой, касатик ты мой! запричитала она, как только порог переступила. Не чаяла дождаться. Слава заступнице да Ивану-юродивому, что в добром здоровьи домой воротился.