Иван Максимыч сидел в повалуше с ключником.
Ты, что, Данилка, весел? Аль на пир собрался? спросил Иван Максимович. Пора. Не все коло матери сидеть, ровно красная девица.
Не, батюшка, я не про пир. Воевода, вишь, присал. Просит, не придешь ли ты до его. Дело
Чего?! крикнул Иван и вскочил с лавки. К воеводе? Не ведаешь, что ль, какого мы роду? Кличь тотчас приказного шпыня. Я ему на спине ответ-то пропишу. Дорогу на наш двор забудут.
Да он, батюшка, не сыскал тебя, так мне про то сказал и прочь пошел.
Не сыскал! Чай, ведал, что живому не уйти. А ты как смел пустить его? Аль хозяином стал?
Сказывал подьячий, заговорил Данила, по государеву-де указу тебе воевода челом бил притти, сказал Данила.
Врет он, пес! Великий государь мне б самому грамоту прислал, не может того статься.
Батюшка, сказал Данила. Может, то князь Прозоровский государев указ добыл. Памятуешь, как на Москве были, близко тыщи ты у него в те поры взял. Сулил, как домой воротишься, отдать. С той поры, почитай, боле года прошло.
То так, взыскивал князь. Да я холопов своих, что на Москве живут, на правеж ставил .
А, може, поплатиться бы Прозоровскому, да и с плеч долой, сказал опять Данила. Займовать-то нам будто и не гоже.
Да ты чего, малый? Аль давно кнута не пробовал? Как с отцом говоришь? Не гоже! Маткины то сказки, она научает.
Батюшка! Чего ты все матка да матка. Я и сам, чай, не робенок. Хошь бей. Из твоей воли не выступаю. А матушкой не кори. Своя голова на плечах.
Вишь, как говорить почал, щенок! Ну, и ладно, иной раз поучу. Перво с воеводой расправлюсь.
А, может, ране сведать бы, какой такой государев указ. Дозволь, я до воеводы пойду, спытаю.
Не по рылу Степке, чтоб сын мой до его прихаживал. Галку пошлю.
Мне к воеводе пойти бесчестья нет. Я по своей воле. Да и Степан Трифоныч не худого рода бояр Голенищевых. Галка напутает, заробеет, как воевода кричать почнет.
А ты не заробеешь?
Я-то? Чего мне робеть? Чай, я не махонький. Да и Строганов тож.
Вишь! Памятуешь? Ладно, ин. Подь! Да, мотри, на честь нашу поруху не положь. Скажи ему: я-де его, пса, кнутом обдеру, коль до меня сунется. Не погляжу, что воевода. А чтоб я на его воеводский дворишко пожаловал, так спьяну-де лишь сбрехнуть мог! Не то б я ему язык выдрал. Все молви, как я сказал. Не то не сын ты мне будешь.
Данила поклонился отцу в пояс и степенно вышел из повалуши.
На воеводском дворе
Потом подошел он к укладке, отомкнул и достал от туда пару соболей, что отец ему на новую шубу на ворот подарил. Завернул их в платок и сунул за пазуху. Во двор Данила вышел с опаской отцу бы на глаза не попасться. Да нет, не видать его. Пошел поскорей к воротам, а оттуда влево свернул к посаду.
Воеводский двор стоял на том берегу Солонихи, где начинались посадские дома. Ворота были не заперты. Посреди двора стояла большая приказная изба со светлицей вверху. Данила поднял голову и поглядел вверх на окошки. Да разве зимой через слюдяное оконце разглядишь что? Переплет частый, слюда на солнце разными цветами отливает, мельтешит точно что-то, а что не разберешь.
Поднялся на крыльцо Данила и вдруг забоялся. Потоптался он на месте, чтоб снега не нанести, потянул дверь заскрипела. Перешагнул через порог и вошел. Со свету темно ему там показалось. Оглянулся Данила никого нет. Скучно стало как-то. Повернул он вправо в приказную горницу, а слева будто дверь скрипнула. Обернулся поскорей на пороге Устя стоит. Увидела она и точно испугалась, вскрикнула:
Ты, Данила Иваныч! Почто ты? А я мамку лишь кликнуть В светлице она. Я пойду. И она ступила назад.
Куда ж ты, Устинья Степановна? Погоди малость! попросил Данила.
Не, Данила Иваныч, Не гоже мне.
Малость самую! просил Данила. Мне тебе сказать надобно.
А что хотел сказать Усте Данила, вдруг у него из головы выскочило.
Ты чего так обрядился, Данила Иваныч? спросила вдруг Устя. Аль на пир
собрался?
«Во! В одно слово с батюшкой, подумал Данила. Дался им тот пир!»
Да не, Устинья Степановна, сказал он Усте. Я все так хожу.
Неужли так и соль вешаешь? засмеялась Устя.
«Вишь, Акилка проклятый нахвостил», подумал Данила с досадой.
Да не, Устинья Степановна, сказал он. Измазался я даве в амбаре-то. То и переоболокся. А потом прибавил: Степана Трифоныча чтоб уважить.
Батюшка то любит, чтоб уважить ему, сказала Устя. Грозен он ноне. Не обидел бы тебя, Данила Иваныч. Может, не пойдешь?
Я не робливый, Устинья Степановна, ответил Данила. Я, как с батюшкой на Москву ездил, так всюду с им ходил, и в большие приказы. И до промысла меня ноне допускает батюшка. Я и писать могу, не плоше Галки.
Вишь ты какой, Данила Иваныч! А я вовсе не ученая. Не ровня тебе.
Устя опять ступила назад в комнату.
Устинья Степановна! Устинька! испугался Данила. Да что ты! Да разве я к тому? Постой малость. Я тебе чего сказать хотел
Не, Данила Иваныч. Не держи! Прощай покуда.