Дуня заплакала.
Как быть-то, Орёлушка? Я было гадала: угожу хозяйке молодой, может, упрошу ее с варниц тебя взять. А ноне на скотный согнать посулила.
С чего? спросил Орёлка.
Да, вишь, шить худо стала. Со свадьбы. Гнал больно хозяин. Ночи все с лучиной шила телогрею новую хозяйке. Глаза-то с той поры худо вовсе видят. Ключница-то стегала уж.
Слухай, Дунька. Ты до меня боле не суйся. Дожидай. Я тут жить не стану, не пёс я им дался. Сбегу. И тебя заберу, так и памятуй.
Полно ты, Орёлка. Чай, холопы мы, не вольные. Словят до смерти запорют. Тем разом кабы не Галка, запорол бы хозяин. Погодь, может, не ослепну я, уж так шить стану, угожу хозяйке. Много от ей проку. Батане-то нашему помогла, что ль? В ногах валялся тем разом. Боле не стану. Убил бы проклятых. Сказано убегу. Чего ревешь, дура? Не тотчас. Подь, да боле, мотри, не прихаживай.
Орёлка толкал сестру к выходу. На пороге она остановилась.
Орёлушка, сказала она. Не можно тут спать склизь, дым.
Ништо. Тулуп батький подстилаю. Бобыли всё так.
Дуня усмехнулась.
Бобыль тоже! Мальчонка, чай, ты.
Не робенок, с обидой сказал Орёлка.
Дай руки-то обвяжу лоскутами, попросила Дуня.
Подь, сказано! Лоскуты тоже! Чай, увидят. Молвил: в чану утопят. Вот поснедать коли есть чего давай. Схороню ноне, не увидают.
Дуня сунула брату сверток и хотела обнять его. Но он толкнул ее и отскочил назад в варницу. Дуня постояла еще немного, оглянулась и бегом побежала через мостик к лазейке в тыне. Она тоже боялась, как бы Фрося не вернулась в светлицу и не заметила, что ее нет. Она взбежала на черную лестницу, потянула дверь заперто.
Ох! приметили, стало быть. прошептала Дуня. Не миновать порки. Как быть-то?
Дуня постояла на крыльце, потом сбежала вниз и побежала кругом дома. Вдруг, на счастье, переднее крыльцо позабыл Галка запереть. Поднялась крадучись на лестницу, тихонько потянула дверь подается. Еще самую малость потянула, господи, в щелку свет блеснул. Неужто Фрося ее караулит? Пропала она, завтра же на скотный сгонят. Дуня вся дрожала, может, погодить, думала она, уйдет Фрося.
Вдруг у ворот поднялся шум. Стучат, кричат, ругаются, сторожа будят. Вот и калитка заскрипела. Вошел кто-то. Двором идут.
Господи Сусе, матерь божия! шептала Дуня и прижималась к косяку.
Шаги все ближе сюда идут, к крыльцу.
Хозяин! мелькнуло у Дуни. Она, уж ничего не разбирая, рванула дверь и вскочила в сени.
Ага, попалась! завизжал кто-то и схватил Дуню за руку. Подавай корень!
Дуня взглянула Феония. Она вырвала у нее руки и бросилась на лестницу. В ту же минуту наружная дверь распахнулась, Феония взвизгнула, выронила фонарь, а Дуня в темноте юркнула в светлицу и плотно притворила за собой дверь.
Ой! Чего там? Агашка, Феона! Пожар, что ли?
Феония подбежала к постели Марицы Михайловны и отдернула полог.
Не, Марица Михайловна, матушка. Того лише! Ох-ох-ох, господи батюшки. Не знать, жива аль нет.
Марица Михайловна, сонная, косматая, копной сидела на постели. В опочивальню сбежались сенные девки. Один Фомушка спал, свернувшись калачиком на подстилке в углу.
Агатка, зажги свечку! крикнула Марица Михайловна. Сказывай, Феония, чего там? Трясавица меня бьет.
Ох, матушка, сведала ноне все про ведунью-то нашу. Ну и грех! Сказывала я тебе, за Дунькой давно примечала. Иван-то Максимыч веры тебе не дал, а ноне, как ты почивать легла, я фонарик захватила да в сени. Слышу скрипит лестница, идет, знать, полунощница колдовать. Как она,
стало быть, выбегла, я тотчас дверь на засов, да в сенях и притаился. Долго сидела, аж дрема нашла. Вдруг, не с черного крыльца, а с переднего, дверь как распахнется, и Дунька в сени вихрем метнулась, Я на ее. Ухватила, кричу: «Подай корень!» А она рукой лишь махнула гляжу ой, и сказать-то боязно на пороге-то сам нечистый!
Марица Михайловна всплеснула руками и закрестилась.
Свят-свят свят! Чего ты, Феона? Может, так, привиделось чего?
Какое, матушка. Вот как тебя вижу, страшенный, рожа в саже, а из глаз пламя так и шибает.
Господи Сусе, Микола-милосливый, неужли сам нечистый к нам? Девки, девки! крикнула Марица Михайловна, затворите накрепко двери-то в сени. Чего делать-то? Чего он до нас сунулся?
То не иначе, как Дунька наколдовала, вызвала беса. Так за ей следом и прокинулся. А научила, ведомо, Анна Ефимовна.
Ах, ехидна! Ах, греховодница! Ну, уж ноне не я буду, коль Ванюшке все не выложу
Ладно, матушка, ты ложись. Утром повидаешь Ивана Максимыча. Я горницу-то окроплю. Марица Михайловна кряхтя опустилась на подушки, а Феония взяла из киота чашу с освященной водой, обошла опочивальню и побрызгала пальцами во всех углах.
Гуляй-Лобода
Ох, Феона, неможется мне. Спину всею разломило, и ноженьки гудят. Гляди, опух какой.
Как не занедужить, матушка, с эких-то страстей. Может, не пойдешь к ранней?
Не, Феона, как можно, праздник же ноне. Я Ивану юродивому свечу в алтын поставлю. Пущай он Ванюшку оборонит.
Иван Максимович тоже рано встал в то утро. Только что Марица Михайловна с Феонией, с Агашкой и с Фомушкой вышли из своих дверей в сени, навстречу им со своей половины вышел Иван Максимович.