Мелеха передохнул.
«Неужели пронесло?» подумал он.
За воротами послышался топот.
Вон и Афонька, сказал он. Дорогу-то ослобоните! крикнул он холопам. Не проехать. Холопы быстро принялись растаскивать коробья. В ворота как раз въехали всадники. Иван Максимович ухватился за перила и весь перегнулся вперед. На переднем коне боком сидел Афонька, на другом, рядом, холоп. А между лошадьми была привешена плетенка, и в ней, протянувшись, закинув голову, лицом белый, как холст, с закрытыми глазами лежал Максим Максимович. Афонька подстегнул лошадь, и голова Максима замоталась.
Во дворе примолкло все. Холопы снимали шапки, крестились. Иван Максимович тоже снял соболью шапку и перекрестился.
Вдруг дверь на крыльцо распахнулась, и из сеней выбежала высокая чернобровая женщина в одном черном волоснике на голове.
Чего с Максимом? крикнула она. Ох, да что ж это?
Иван Максимович молчал.
Афонька, чего с Максим Максимычем? крикнула она опять, сбегая с лестницы.
Афонька слез с лошади и стоял, переминаясь и не глядя на молодую хозяйку.
Чего ж стали? крикнула она на холопов. Сымайте хозяина! Мелеха, держи лошадей И тут беда! проговорила она тише. Дал бог муженька. Не изжить с им бед.
Анна Ефимовна заговорил несмело Афонька.
Ладно, Афонька, перебила она, в горницу ко мне придешь, и с Мелехой. Несите хозяина.
Холопы отвязали плетенку и, толкаясь на узкой лестнице, ступая не в раз, неловко понесли Максима Максимовича, наверх. Анна Ефимовна шла впереди и придерживала мужу голову.
Иван Максимович пропустил носилки, сошел с крыльца, махнул Афоньке и что-то сказал ему, погрозив перед самым носом кулаком.
Анна Ефимовна, как только вошла в сени, крикнула свою мамку и велела ей бежать за лекарем.
Почто за лекарем? шепнула ей мамка. Помер, вишь, хозяин.
Анна Ефимовна только взглянула на нее сердито.
Сказано, тотчас сыщи.
Максима Максимовича Анна Ефимовна велела внести налево в свою первую горницу и положить на лавке под окном. Посмотрела она на него и головой покачала. И так-то неказист он был худой, кожа да кости, бородка жидкая и лицом серый какой-то, а тут еще грязью его всего забрызгало. Однорядка изорвалась вся, рукав от кафтана на пол свис, мокрый, черный. Анна Ефимовна пошла в опочивальню, принесла оттуда рушник и изголовье. Изголовье подложила под голову Максиму Максимовичу, рушником вытерла ему лицо и опять головой покачала. Оглянулась, а у дверей толкутся Афонька и Мелеха. Анна Ефимовна махнула им, чтобы шли поближе, и сама навстречу пошла.
Ну, Афонька, сказывай, как та беда приключилась, сказала она, да мотри, не путай.
Почто
путать, государыня, заговорил Афонька, все как на духу скажу. Норовист, вишь, жеребец тот сильно.
Чего норовист? заговорил Мелеха. Покуда ты
Молчи, Мелеха, перебил Афонька, сам скажу. Вишь, как норовист жеребец тот
Чего ж иного не заседлал, коли тот норовист? спросила Анна Ефимовна.
Да, вишь, попервоначалу-то не знать было. Ладно ехали, весел был Максим Максимыч Да, вишь, не совладать ему
С чего ж не совладать, коль ладно ехали.
Да, вишь, жеребец норовист больно.
Покуда ты подпругу начал опять Мелеха.
Ну, чего подпругу! крикнул на него Афонька. Седло на бок съезжать стало я и подтянул Упал бы Максим Максимыч.
Ничего не понять, Афонька, рассердилась Анна Ефимовна, то, говоришь, жеребец норовист, то седло съехало. Чего ж на иного не пересадил?
Да, вишь, невдомек было, ладно вовсе ехали, сказал Афонька.
Э, путаешь ты, холоп! сказала сердито Анна Ефимовна, часу лишь нет говорить с тобой. Подь отсель, после доспрошу.
Афонька поклонился и быстро выскочил за дверь, а Мелеха кинулся следом за Анной Ефимовной.
Анна Ефимовна, матушка, зашептал он, не давай ты веры Афоньке, Иванову доводчику да наушнику. Максим Максимыч все на том жеребце
Молчи ты, Мелеха, крикнула Анна Ефимовна, раззявы вы и с хозяином твоим Максим Максимычем. Цельной округой править собирался, а с конем совладать не смог. Подь с глаз моих. И чего лекарь не идет?
Тут как раз дверь отворилась, но вошел не лекарь, а старая ключница.
Матушка, Анна Ефимовна, сказала она, к тебе государыня Марица Михайловна жалует. Анна Ефимовна пошла навстречу свекрови. Ключница широко распахнула дверь, и в горницу вплыла старуха. Строганова Марица Михайловна. Толстая, дряблая. Синяя телогрея колоколом на ней стояла. С двух сторон ее под руки вели монашка Феония и ближняя девка Агашка. Рядом бежал, подпрыгивая, дурачок Фомушка, босой, безбородый, в длинной холщовой рубахе и с вороньим пером в руке. Сзади толпились сенные девушки. Марица Михайловна, как вошла, так и запричитала:
Ох, грехи наши тяжкие! Видно, прогневили создателя. Максимушка мой рожоный Агашка, дай водицу святую покропить.
Посля, матушка! Дай, ране лекарь поглядит, сказала Анна Ефимовна.
Ты уж и лекаря покликала, поспешница? рассердилась старуха. Перво бы богу помолиться.
Фомушка пробрался к окну, глядел, как вода с крыш капала, и водил пером по слюде, а потом забормотал:
Ох, матушка, государыня, не к добру то! Слышь, Фомушка чего молвит: в землю падет. Помер, стало быть, наш Максим Максимович, в землю пойдет. А пташка-то, стало быть, душенька его, в небо летит.