Я устал и решил с ним распрощаться. С меня довольно. Однако бросить собаку просто так, выгнать на произвол судьбы этого сделать я не мог.
Но вот представился случай. Как-то встретились мне две знакомые девушки, они вместе жили в одной квартире.
Ой! воскликнула Надя. Какая симпатичная у тебя собачка!
Нравится?
Очень.
Ты угадала. Отличный пес, умница, подхваливал я, зря не тронет, но уж друг верный. В квартиру чужого не пустит.
Вот бы нам такую.
У меня их две, соврал я, отдавать, конечно, жаль, но разве таким красавицам откажешь? Подарю, но с условием, что будете хорошо кормить, ласкать и ходить с ним на прогулку.
Конечно же, мы будем заботиться, а он не укусит?
Что вы! поспешил я ответить. Он отлично распознает своих и чужих. К доброте он особенно чуток.
«Уж что-что, а кусать его силой не заставишь, подумал я, тут же из рук в руки передал Рыжика и вздохнул облегченно: Вот где рай будет этому лежебоке!»
Прошло полмесяца. Подхожу я к своему гаражу, глядь, а из будки Рыжик. Этакий чистенький, на ошейнике у него ленточка и огрызок шнура, видимо, того, которым он был привязан. Мне даже показалось, что от него пахнет духами, а морда до того довольная, будто так и хочет улыбнуться и сказать: вот, мол, на минутку к тебе, старина, погостить, посмотреть, как живешь, все ли еще непоседлив.
Ну и ну
Только загостился Рыжик и к девчатам не пошел, уперся, будто никогда их не видел. Стоило мне передать Наде поводок, пес так рванулся, что она его выпустила.
А еще через год я отвел его к знакомому каюру, на другую сторону реки Камчатки:
На, Ваня, бери, сильный пес. Спокоен, как теленок, и, думаю, будет добрый работяга. С собаками в паре должен пойти.
На том и расстались.
По реке уже тянула шуга. Вереницей полетели на юг стаи уток, гусей. Где-то в вышине ночами слышался клик улетающих лебедей. По утрам на земле серебрился иней.
«Скоро, думал я, потянет мой Рыжик нарту. Ходить ему под бараном».
На миг мне даже стало жалко его. Ведь свободолюбивый пес и добрый.
Прошел месяц. Первой порошей покрыло землю. Я готовил мотоцикл, надо было съездить в тальник, поискать куропаток, пока снег неглубокий.
Вдруг вижу: бежит па меня пес. На спине алык, и ремень оборванный тянется по земле.
«Ремень от средника», мелькнула мысль.
Смотрю: да это же Рыжик!
Возмужал, окреп, да и выражение такое, будто он смел все преграды на своем пути. Гордый, самоуверенный, возбужденный и до предела радостный. Он буквально свалил меня с ног. Словом, пес преобразился. Набрал силу. На морде его красовались шрамы. Видно, здорово он дрался, отстаивая свою независимость.
Я приветливо встретил его возвращение, хотя особой радости не испытал. Первое, что я подумал, будет пугать куропаток.
Ну да ладно. Что уж теперь Возьму, авось пристрастится к охоте.
Двинул я на полном ходу. Раньше Рыжик лениво бежал сзади, а тут, гляжу, рванулся вперед, успевая обнюхивать углы домов, загоняя в подъезды встречных собак и кошек. Ну вот тебе Хвачу я с ним лиха неуч.
На берегу остановились в ожидании парома. К причалу подработал катер-«жучок». Знакомый капитан Вася Безуглый вышел из рубки. Поздоровались.
О, да это же мой Трезор! Ну точно Где ты его взял? воскликнул Вася, увидев Рыжика. Смотри, как вырос, бестолочь неимоверная. Щенком я его взял. Гадил дома, выбросил на лестницу, гадил и там, посадил в сарай, покоя не давал: скулит, все грызет, выпустишь кур гоняет. Бил я его и на цепь сажал никакого толку. Балбес балбесом. Отвез я его на горное озеро и там бросил.
С этими словами Вася приблизился к мотоциклу. Я увидел, как подобрался пес. Шерсть его встала дыбом, в глазах заметались молнии. Глухой рык остановил Васю.
Сердце мое дрогнуло то ли от испуга, то ли от радости. Я не ожидал от Рыжика такой ярой злобы.
Фу! Нельзя! Лежать, Рыжик! Лежать! в
отчаянии крикнул я.
Рыжик, приподнявшийся на передние лапы, снова лег, продолжая глухо и злобно рычать.
Не слова команды, а тон, каким я дал приказание, подействовал на него. Он подчинился и, положив голову на лапы, зорко следил за нами.
Пусть лежит, сказал я Васе, не трогай, а то укусит.
Ты смотри-ка, удивился он в свою очередь, с лица его медленно сползала бледность. Восемь месяцев кормил я его. Не верится, чтобы за одно лето забыл меня.
Да-а, сказал я неопределенно, у собак хорошая память, и, подойдя к Рыжику, долго от души гладил его теплую густую шерсть.
Рыжик остался со мной.
Команды «нельзя» и «лежать» он усвоил быстро. Их я подавал тоном, не допускающим возражения. Больше за зиму ничему особенному я его не научил. Он ходил со мной на охоту, ужасно любил гонять зайцев, до самозабвения разрывал лисьи норы. Я не навязывал ему своей воли: пусть проявит себя.
Наступила весна. На проталинах зацвели подснежники, табунки диких уток со свистом пролетали над сараем и плюхались в полые воды тундры.
Я впервые выкатил мотоцикл и стал обтирать его старой шапкой. Рыжик вертелся рядом, обнюхивал машину и поскуливал. Он явно проявлял нетерпение, ему очень хотелось помчаться за этим рокочущим созданием, он даже лизнул покрышку.