Злодейка, Вильерс?
Конечно. Я познакомилась с ней в Индии, когда была ещё совсем юна. Она прибыла с рыболовным флотом, остановилась у своей тётушки, женщины с таким же длинным носом и такой же привычкой хватить через край. Вся компания приехала из Ратленда и они не привыкли к условностям: лошади медленны, а женщины скоры. Она там из кожи вон лезла, и здесь так же действует. Но армейские весьма осторожны, когда речь идёт о женитьбе, знаешь ли. Вовсе не так, как флотские. А сейчас её репутация ну, не сильно лучше моей. Джеку и правда стоит поостеречься.
Несомненно, эта особа кажется чрезмерно любезной. Но быть может виной всего лишь глупость, чрезмерный восторг?
Не принимай всё на веру. Она может казаться истеричной, взбалмошной и неуравновешенной дурой, но когда речь идёт о корыстных целях, проявляет трезвый расчет. О нём ходит весьма широкая молва, моряки зовут его счастливчиком Джеком Обри. Говорю тебе, Стивен, только если не рухнет крыша, он закончит вечер в объятиях этой дамы. И тогда окажется в очень неприятном положении. Не стоит ли тебе ему об этом намекнуть?
Нет, мэм.
Нет. Что ж, возможно. Ты явно не сторож брату своему. Да и осмелюсь предположить, толку все равно было бы мало.
Скажи мне, дорогая, ответил Стивен, что именно тебя беспокоит?
Она взяла паузу три шага влево, три вправо как по нотам и дала ему тот ответ, какой он ждал. О, пустяк. Когда я говорила с леди Харриет и миссис Вудхауз, появилась Анна Кеппел.
Обшарила меня взглядом, притворившись, что восхищается моими бриллиантами не могла вспомнить, были ли они у меня в Лондоне, а уж такое ожерелье и подвеску она бы точно не забыла спрашивала, ездила ли я за ними в Америку? Чем я была занята всё это время? Наглая женщина. И я заметила, что её тон был холодным. Полковник Олдингтон или какие-то старухи насплетничали, ей-богу!
Стивен сделал некоторые замечания по поводу бриллиантов и ревности, но она гнула своё.
О, в такой вечер даже у такой страшной ханжи как Анна Кеппел, да будет на то воля божья, не найдётся камней, чтобы бросать в нас или быть чересчур злой. Но как же я надеюсь, что скоро подвернётся корабль! Леди Харриет прекрасная женщина, но даже с учётом этого жизнь в таком месте, с ничтожествами вроде Олдингтона или Анны Кеппел, распространяющими всевозможныеragots[5] направо и налево, это сущий ад, долго жить в котором просто невозможно. Фу! Идём, Стивен!
Они танцевали в центре зала. Передав её другому партнёру и вновь получив назад, он увидел, что её настроение изменилось. Опасный блеск в глазах и вздёрнутая в намерении бросить вызов голова исчезли, а появились радость от танца и удовольствие от присутствия на балу с его купающейся в музыке толпой и чувством победы. Она выглядела прекрасной, как никогда раньше, и вновь Стивен
подивился собственному бесчувствию. Когда она бросила взгляд сквозь танцующие пары и произнесла: «Мне нравится эта девушка, что испачкана зеленью», он удивился ещё сильнее, ведь Диана вовсю веселилась, а в таком состоянии её можно было увидеть нечасто, и она была очаровательна. Вероятно, чёрствость являлась привычной частью его защиты, способом сделать ощущение внутренней пустоты более терпимым. Доктор совершенно точно чувствовал, как трепещет его сердце и не мог ничего с этим поделать. И опять же, он сам веселился гораздо больше, чем ожидал от себя: пустота, конечно, никуда не делась, заполненная не больше, чем чистый книжный лист после слова «конец», но находилась гораздо ниже, гораздо глубже его понимания в эту минуту. Оркестр исполнял середину менуэта Клементи в до мажоре, того самого менуэта, который они с Джеком переложили для скрипки и виолончели и часто играли вместе. И теперь, когда Стивен был погружён в него, погружён впервые в качестве танцора, знакомая музыка обрела новое измерение. Он стал частью мелодии, самой её сердцевиной вместе с другими двигающимися фигурами, составляющими её костяк, жил в новом мире, жил текущим мгновеньем.
Мне нравится эта девушка, что испачкана зеленью, повторила Диана, заглушая глубокую пульсацию виолончели. Она веселится изо всех сил. О, Стивен, как бы мне хотелось, чтобы этот вечер длился вечно.
В действительности он продлился лишь ещё несколько часов, долго настолько, чтобы капитан Обри уснул глубоким сном в постели мисс Смит. Когда на востоке занялась заря, она встряхнула его и произнесла не терпящим отлагательств тоном:
Тебе пора. Слуги уже на ногах. Скорее. Держи рубашку.
Он ещё не до конца проснулся, когда вдруг понял, к собственному ужасу, что она в слезах. Нам никогда, никогда не стоит делать этого вновь, произнесла мисс Смит, прильнув к нему. Затем попыталась успокоиться. Вот бриджи.
Зажившая рука ещё была неуклюжей и с шейным галстуком пришлось повозиться. Она помогла его завязать, невпопад хихикая и делая бессвязные комментарии о том, что леди Гамильтон делала то же самое для Нельсона. В очередной раз она повторила: «не стоит тратить время на манёвры, всегда идите прямо на них», ха-ха-ха!». Сюртук был надет.
Волосы забраны в хвост.
Иди к калитке в саду, она закрыты лишь на засов. шепнула она. А вечером я оставлю ее незапертой.