Никон прислал из собора царю письмо, где рассказал о своем видении и где в конце говорил:
«Пришли мы в кротости и смирении, неся с собою мир: хощете ли самого Христа приять?»
Царь был так смущен, что врагам Никона нетрудно было направить его волю по своему желанию. От имени царя к нему явились бояре, корили его за самовольное возвращение и сказали:
Уезжай туда, откуда приехал!
Никону ничего более не оставалось, как исполнить это. Последняя надежда его на примирение с царем горько обманула его. Он приложился к образам и, взяв с собой посох святого Петра, вышел из церкви и сказал, что отрясает прах от ног своих.
Мы этот прах подметем! насмешливо заметил стрелецкий полковник.
Да разметет вас Господь оной божественной метлою! гневно сказал Никон, указывая на комету, горевшую в это время на небе и напоминавшую видом своим метлу.
Никон уехал в свой Воскресенский монастырь. На пути у него отобрали посох святого Петра и допросили насчет приезда в Москву. Никон выдал Зюзина; его после допроса и пыток сослали в Казань.
Никон, узнав, что по поводу его удаления с патриаршего престола царь хочет собрать собор в Москве, поспешил предуведомить патриарха Византийского обо всем, как было. В длинном послании Никон откровенно рассказал о причинах своего удаления, жаловался, не стесняясь в выражениях, на самого царя, бранил Паисия Лигарида.
Послание это не дошло по назначению: оно было перехвачено по дороге и послужило потом значительно к обвинению Никона.
Суд над Никоном
В начале декабря Никон был привезен в Москву. Перед отъездом из монастыря он приобщением и елеосвящением приготовился к собору, словно к смерти, сказал поучение братии и простился с ней. Повезли его ночью с такой тайной, что он даже в сильном раздражении спросил везших его, уж не хотят ли его задавить, как митрополита Филиппа.
Никогда еще не бывало в Москве такого собора, какой состоялся теперь. Два восточных патриарха (Антиохийский Макарий и Паисий Александрийский), 10 митрополитов и множество других духовных лиц заседали на этом соборе.
Никон явился сюда во всем величии патриаршего сана, с преднесением креста, так что все, и сам царь, должны были встать при его входе. Царь указал ему на место наряду с архиереями. Никон огляделся и, увидев, что не было для него особенного почетного патриаршего места, сказал:
Благочестивый царь, я не принес своего места с собой; буду говорить стоя!
Все восемь часов, пока продолжалось заседание, Никон
простоял, опершись на свой посох.
На соборе дело приняло такой вид, как будто бы между царем и патриархом шла тяжба, а собор должен был совершить суд. Сам государь со слезами на глазах, взволнованным голосом начал жаловаться на самовольное удаление патриарха, на восьмилетнюю смуту в церковных делах и заявил, что никакой вражды не питал к Никону.
Будь Никон уступчивее, смирись он хотя немного, и, кто знает, быть может, тут же, на соборе, совершилось бы примирение между прежними друзьями. Но Никон, во всем блеске своего величия, опершись на посох, гордо стоял пред царем и собором. Много горечи и обиды накопилось в его душе; не смирение и любовь, а чувство обиды говорило в сердце его. На обвинения он отвечал обвинениями, объяснил, что ушел от гнева государя, а патриаршества не оставлял. Царь предъявил собору перехваченное письмо Никона к византийскому патриарху и жаловался на обидные выражения. Никон отвечал, что послание писал он к своему собрату тайно и не виноват, что написанное тайно сделалось явным. На чтении и разборе письма собор остановился долго. Делались замечания, спорили, обвиняли патриарха в самовольстве, гордости, превышении власти. В жару спора Никон делал резкие замечания, тем более что он не мог не видеть, что к нему придираются, хотят его обвинить во что бы то ни стало.
На втором заседании, когда речь зашла о побоях, нанесенных боярином Хитрово патриаршему посланному, патриарх Антиохийский Макарий заявил, что боярин вполне прав, так как он исполнял царскую службу, и при этих словах сам встал с места и благословил его. Сильно напали на Никона за его резкий отзыв о Паисии Лигариде, за обвинение его в неправославии. Никон, крайне раздраженный спором, выразил тут же сомнение в достоинстве собора и в праве собравшихся лиц судить его и даже усомнился в православии греческого Номоканона, напечатанного в Италии.
12 декабря в патриаршей Крестовой церкви были прочтены Никону обвинения: выставлялось на вид, что он смутил Русское царство, вмешивался в гражданские дела; что давал своему монастырю гордые названия Вифлеема, Голгофы, Иерусалима; что злоупотреблял анафемой, Номоканон называл еретической книгой; что мучил иноков мирскими наказаниями и пытками.
Его объявили лишенным патриаршества и священства, только иночество было оставлено за ним.
Затем был исполнен обряд снятия сана. При этом Никон спросил:
Почему вы действуете здесь, в монастырской церкви, тайно, как воры? При всем народе в соборе умоляли меня принять патриаршество. Пойдем и теперь в ту же великую церковь.