Патриархи сами сняли с него клобук и панагию. Не смог снести всего этого молча бывший всесильный владыка, не сдержал своего сердца.
Жемчуг-то с клобука поделите меж собою, заговорил он, придется вам по нескольку золотников. Бродяги!.. Ходите повсюду за милостыней, чтобы султану заплатить дань!
Решено было отвезти Никона в заточение в Ферапонтов монастырь.
Тяжело жилось в первые годы «ферапонтовскому заточнику». Архимандриту, который должен был находиться при нем, был дан строгий наказ:
«Беречь, чтобы монах Никон писем никаких не писал и никуда не посылал; беречь накрепко, чтобы никто никакого оскорбления ему не делал; монастырским ему владеть ничем не позволять, а пищу и всякий келейный покой давать ему по его потребе».
Хотя особенным лишениям Никон не подвергался в заточении и обходились с ним по царскому приказу бережно, но отсутствие власти и широкой деятельности было для него крайне тяжелым лишением. Государь, видимо, жалел Никона, быть может, в душе даже раскаивался, что поступил с ним слишком строго. Высокомерие и гордость Никона во время соборного суда должны были, конечно, сильно раздражить вспыльчивого Алексея Михайловича, но когда дело кончилось и могучий прежде и величавый патриарх обратился в злосчастного заточника отдаленной пустыни, то обычная доброта несомненно заговорила в сердце царя и ему стало жаль Никона, своего бывшего задушевного друга. Быть может, закрадывался в душу благочестивого царя и страх, и шевельнулся даже вопрос, по-христиански ли он поступил. Отменить решение собора уже нельзя было, но ослабить силу горечи в душе пострадавшего и хотя бы сколько-нибудь примириться с ним еще было возможно. И вот царь, еще пред отъездом Никона в Ферапонтов
монастырь, посылает ему с боярином деньги, меха, одежды и просит прощения и благословения, но Никон отказывается принять царские дары, не дает благословения и говорит:
Будем ждать суда Божия!
Борьба с раскололом
После этого все староверы обратились уже в раскольников и совершилось их решительное отделение от церкви. Так явился раскол одно из самых печальных явлений русской жизни. Крайнее невежество и дух крайней нетерпимости породили его. Никон, как мы видели, вовсе не вводил чего-либо нового в церковную жизнь, напротив, он хотел восстановить в церкви настоящую старину, очистив ее от тех наростов и извращений, какие явились вследствие злоупотреблений и ошибок, которые именно и были печальными новшествами в русской церкви. Никон был «старовером» и «старообрядцем» в лучшем смысле этих слов, а противники его, называвшие себя этими именами, этого не понимали и стояли за старину, восходившую не дальше их отцов и дедов, старину, искаженную невеждами-справщиками. В основе раскола, таким образом, лежит огромное недоразумение. Да и те «новшества», которые будто бы вводились Никоном в церковный обиход, вовсе и не касались сущности православной веры. Но в том-то и беда, что в то время вследствие невежества обрядность заслоняла сущность веры, и потому этой сущности многие совсем понять не могли. Сложение перстов, двоение или троение «аллилуйя», служение на пяти или семи просфорах, восьмиконечный или четвероконечный крест на них вот главные вопросы, которые послужили поводом к расколу.
Ревнители «древнего благочестия» твердили только одно:
До нас положено, и лежи оно так во веки веков; православным помереть нужно за един аз!
Непонимание сущности веры и слепая нетерпимость, неизбежные спутники невежества, привели к ожесточенной борьбе. Ревнители старины всячески старались мешать Никону в деле благоустройства церкви, а он, по своему нраву не выносивший противоречия, не довольствовался духовным оружием. Да и справедливость требует сказать, что этого оружия недоставало: не было еще ни школ, ни проповедников; пошли в дело ссылки, тюрьма, телесные наказания; явились, таким образом, «гонимые за веру мученики». Ревнителей древнего благочестия, этих без вины виноватых, на соборе предали анафеме; правительство смотрело на них как на преступников; да и могло ли оно смотреть иначе на людей, которых проклинала церковь? И вот люди, заблуждающиеся в делах веры, но считающие именно себя хранителями
божественной истины, обращаются невольно в государственных преступников.
В Соловецком монастыре смелее, чем где-либо, раздались мятежные крики:
Не принимаем новоизданных книг; не хотим знать троеперстного сложения, имени «Иисус», трегубого «аллилуйя»! Все это латинское предание, антихристово учение; хотим оставаться в старой вере и умирать за нее!
Сюда был прислан для увещания непокорных архимандрит Сергий из Москвы. Он собрал монахов и прочел им царский указ и грамоты собора.
Указу великого государя мы послушны, кричали ему в ответ, и во всем ему повинуемся, а повеления о сложении перстов, об «аллилуйя» и новоизданных печатных книгах не приемлем!