Когда-нибудь Солемнейс падет, но сейчас у Орикана имелись дела поважнее.
Мусорные данные не раз портили его предсказания с тех пор, как он оказался здесь, и ему даже пришлось сделать несколько шагов назад и устроить диверсию в норе хрудов, чтобы отвлечь внимание.
К счастью, времени у него было хоть отбавляй.
Вокруг него плавали в эфире горящие шестиугольные и зодиакальные знаки, удерживая слои магнитных полей и отражая лучи датчиков обратно на приемники, дабы замаскировать его присутствие от сканеров окружения.
И все эти меры безопасности ради одного инертного объекта. А значит, Тразин либо имел некоторое представление о том, что делает этот предмет, либо был самым главным параноиком в Галактике. Или, возможно, владыка Солемнейса просто считал, что если что-то нужно сделать, то это нужно сделать в лучшем виде.
Типичный подход Нигилахов.
Орикану потребовалось три солнечных года некронтир, чтобы добраться до этой точки, осторожно обходя каждый уровень защиты.
«Почти добрался».
Последнее стазисное поле замерцало тонким голубым светом, как только Орикан начал плести колдовской заговор. Безымянный и большой пальцы левой руки прижались друг к другу, отмечая треугольную зону его творения, тогда как правая рука танцевала внутри, как у арфиста, рисуя глифы, забытые большинством еще в глубокой древности. Чары эти были настолько запретными, что во времена плоти любому, кто произносил их вслух, выдирали зубы и клеймили язык.
«Идеально».
Он сложил пальцы вместе и, произнеся последнее заклятье, щелкнул ими. Там, где границы сдерживали поле, возник звездчатый многоугольник, разбрасывающий фиолетовые искры. Орикан осторожно приложил металлический палец к его центру и толкнул.
Заревела сигнализация, забила тревога. Свет в помещениях усилился до полуденного сияния.
«Мерзавец».
Обонятельные датчики Орикана уловили признаки включения гаусс-свежевателей.
«Мерзавец!»
Ему в голову ударил луч, сорвавший укрепленный головной убор из золота и пробурившийся до бесценных нейронных катушек.
Орикан замедлил хроновосприятие, не обращая внимания на тревожный жар в черепной коробке и на то, что его мнемонические блоки задымились. Еще какое-то время луч сверлил его, пока не замедлился и не остановился. Ноющая боль или, вернее, то, что Орикан принимал за нее ввиду полезности, прекратилась между ее пульсациями. Фонтан искр, бьющих из его магического шестиугольника, режущего стазисное поле, потек и застыл, будто замерзший каскад электричества.
Орикан мысленно завершил ритуал, обдумал слова колдовского заговора и пропустил их через вербальный речевой модуль в своем подрагивающем хвосте, не желая, чтобы критическая температура в его мозговом процессоре повлияла на заклинание.
Через миг луч начал отступать, а череп восстанавливаться. Искры заструились вверх, к границе магического глифа. Сирена и сигнал тревоги звучали в обратном порядке: их длинные раскаты нарастали до первого крещендо.
Контрастное освещение выключилось.
Его руки, независимо от него, заплясали вспять, разрушая чары.
А затем он увидел, в чем загвоздка непрорисованный символ гекката. Один из посохов, отходящих от верхнего шара, ничего не касался: от кривой линии круга его кончик отделяло расстояние в два микрона.
Именно такие нюансы делали дисциплину астроманта столь трудной. Мастерство требовало абсолютной точности, полной сосредоточенности. При использовании арифмантии для формирования времени и пространства даже малейшая ошибка имела значение.
А при наложении таких сложных заклинаний допустить ошибку было проще простого. Одной мысли о Тразине, пусть даже мимолетной и в третичной подпрограмме, хватило, чтобы сбиться. Вот почему Орикан проживал последние двадцать минут снова и снова. Три года в сумме он потратил, чтобы добраться от первого постамента до объекта, который лежал в недрах зала.
Орикан перевел дыхание совершенно лишний пережиток биологии, но очень важный, чтобы сконцентрироваться и перерисовать шестиугольник. Затем он активировал его и сунул руку внутрь. Почувствовал, как его холодная металлическая рука нежно сомкнулась на артефакте и извлекла его из защитного поля.
Ему предстала во всей красе идеальная четырехгранная пирамида из живого металла с прожилками кристаллического вещества. Глифы на ее поверхности радужно переливались при слабом свете.
Шкатулка с секретом, небесный компас, ключ это могла быть любая из этих вещей, в зависимости от того, чем ее представляли.
И он верил, что это нечто намного, намного большее.
Астрариум Мистериос, выдохнул Орикан.
Любопытно, вмешался Тразин. А я все думал, что же это такое.
Археовед. Орикан совместил сказанное с вежливым поклоном. Он достиг нужных глубины и угла для приветствия равного себе, но ненадолго, чтобы выразить презрение.
Астромант, произнес Тразин, кивнув в ответ. Правильный жест для владыки, встречающего гостей в собственном мире, служащий одновременно приветствием и предостережением. Он выступал своеобразным дуэльным луком. Если бы вы предупредили о своем прибытии, я бы выставил почетный караул. Персоне с вашей... репутацией не дóлжно бродить здесь одной.