Что же мы можем сделать сейчас?
Мы дадим ему лекарство и займемся общим состоянием вашего друга, и вам лучше позволить мне увидеть его снова, как можно скорее.
Я собирался сказать, что действие самого лекарства может пролить свет на причины болезни пациента, но решил сохранить эту информацию при себе, просто начав терапию против отравления морфием. Естественно, я ограничился несколькими общими указаниями по уходу за больным, которые мистер Вайс внимательно выслушал.
И, заключил я, мы не должны упускать из виду вопрос об опиуме. Вам необходимо тщательно обыскать комнату и внимательно следить за пациентом, особенно в периоды его бодрствования.
Хорошо, доктор, ответил мистер Вайс, я сделаю все, что вы мне скажете, и пришлю за вами снова как можно скорее, если вы не возражаете против нелепых условий бедного Грейвса. А теперь, позвольте мне оплатить ваши услуги и пока вы будете писать рецепт, я пойду и распоряжусь на счет экипажа.
Рецепт не нужен, сказал я, я сам приготовлю лекарство. Передам его с возницей.
Мистер Вайс, казалось, был склонен возражать против этой договоренности, но у меня были свои причины настаивать на этом. Современные рецепты легко прочитать, и я не хотел, чтобы мистер Вайс знал, чем лечат пациента. Как только я остался один, то вернулся к постели и еще раз взглянул на бесстрастную фигуру. И пока я смотрел, мои подозрения ожили. Это было очень похоже на отравление морфием. И, если это был морфий, то использовалась не обычная лекарственная доза. Я открыл сумку и достал контейнер, из которого извлек тюбик с таблетками атропина. Взяв в руку пару крошечных дисков, я оттянул нижнюю губу больного и сунул маленькие таблетки ему под язык. Затем быстро бросил тюбик в сумку. Едва я сделал это, как дверь тихонько отворилась и в комнату вошла экономка.
Что вы думаете о мистере Грейвсе? спросила она, как мне показалось, излишне тихим голосом, учитывая летаргическое состояние пациента.
Судя по всему, он очень болен, ответил я.
Ах! произнесла она и добавила. Мне так жаль это слышать. Мы все беспокоимся о нем.
Она села на стул у кровати и, прикрыв свет свечи от больного и от себя достала из мешка, свисавшего с ее пояса, неоконченный чулок и начала бесшумно вязать с характерным мастерством немецкой домохозяйки. Я внимательно смотрел на нее. Хоть она и находилась в тени, но я мог разглядеть ее, пусть и нечетко. Она не очень мне понравилась, как и остальные обитатели этого дома. Она не была безобразной, имела хорошую фигуру и выглядела человеком, стоящим довольно высоко на социальной лестнице. Черты ее лица были достаточно привлекательны, в целом, она производила впечатление несколько странное, но не неприятное. Как и у мистера Вайса, у нее были очень светлые волосы, смазанные жиром, с пробором посередине и зачесанные вниз так же гладко, как окрашенные волосы голландской куклы. Казалось что у нее вообще не было бровей, несомненно, из-за светлого цвета волос. Кукольный образ довершали ее глаза, которые были карие или темно-серые, я не мог разглядеть точно. Еще одной ее особенностью был нервный тик. Женщина периодически подергивала головой, как если бы
стряхивала со щеки висящую прядь. Выглядела она лет на тридцать пять.
Экипаж, которого я дожидался, казалось, задерживался. Я сидел с нарастающим нетерпением, прислушиваясь к мягкому дыханию больного и щелканью спиц экономки. Я хотел вернуться домой быстрее не только ради себя состояние пациента требовало, чтобы лекарства ему начали давать как можно скорее. Но минуты тянулись, и я уже хотел было возмутиться, как на лестничной площадке прозвенел звонок.
Экипаж готов, сказала миссис Шаллибаум, позвольте мне посветить вам на лестнице..
Она последовала за мной к началу ступеней, остановившись у перил и освещая сверху дорогу свечой, пока я спускался и шёл по коридору к открытой боковой двери. Фургон стоял у входа, в слабом отблеске далекого света я смог различить кучера, стоявшего рядом в тени. Перед тем как сесть, я оглянулся, ожидая увидеть мистера Вайса, но он так и не появился. Только я оказался внутри экипажа, дверь была немедленно захлопнута и заперта. Раздался звук открывающихся тяжелых засовов и громкий скрип петель ворот. Колеса медленно начали движение, ворота захлопнулись за нами. Я почувствовал, как кучер забрался на свое место, и мы тронулись.
Размышления во время обратного пути не давали мне покоя. Я не мог избавиться от убеждения, что стал участником какого-то очень подозрительного дела. Возможно, конечно, это чувство было вызвано странной таинственностью всей ситуации. Вероятно, что, если бы я посетил этого пациента в обычных условиях, то не нашел бы в симптомах ничего, что могло бы вызвать тревогу или сомнения. Но это соображение меня не успокаивало.
Мой диагноз может быть и неправильным. Возможно, и в самом деле это был случай какого-то поражения мозга, сопровождаемого передавливанием сосудов, например, или медленным кровотечением, воспалением, опухолью. Такие случаи могут быть весьма трудными. Однако симптомы в данном случае не соответствовали подобным состояниям. Что касается сонной болезни, она, возможно, была более правдоподобным предположением, но я не мог принять решение за или против, пока не узнаю об этом больше. Да и имеющиеся симптомы в точности соответствовали признакам отравления морфином.