На БАМ, заметил я, провожая глазами поезд.
Подпрыгивая то на левой, то на правой ноге и вытряхивая из ушей воду, Димка отчеканил:
И нету плотины! И начисто смоет ваш лагерь вместе с островом! злорадно ввернул Димка.
А я вспомнил, как нынче в январе у нас гостила бабушка, по маминой линии. После двух дней отдыха мы повели ее на плотину. Как увидела она замерзшее море справа и пропасть с кипящей водой слева, да как представила, наверно, какую тяжесть удерживает плотина, так охнула и остановилась, замахав руками и с испугом отнекиваясь:
Нет-нет, и не уговаривайте, и не пойду. Даже ногой не ступлю! С ума сойти! А вдруг как раз в это время и прорвет? Нет-нет! Сделали! Себе и людям на страх!.. А это что, неужели живут? ужаснулась она, вдруг разглядев ниже плотины на том берегу низкий поселок.
Конечно, живут!
Батюшки! И не боятся?
Чего бояться-то? Сами же построили, на совесть, успокаивала мама. Не прорвется.
Не прорвется, так прорвут!
Точно услышав этот разговор, Федя возразил:
Цистерной ГЭС не сметешь!
А возьмут и бросят бонбу!
Кто?
Кто-нибудь.
Не бросят! Не дадим! с генеральской уверенностью сказал Федя. А если уж на то пошло, то от бомбы не только наш лагерь смоет, но и вас в вашем лесном штабе изжарит, как цыплят!
Ну да! усомнился Димка.
Вот-те и ну да!.. В радиусе триста километров все вокруг уничтожится! Даже Усть-Илимскую ГЭС прихватит! грозно заключил Федя, махнув рукой.
Димка на какой-то миг задумался, а потом привстал на цыпочки, настороженно всматриваясь вдаль поверх Братской плотины, как будто- желая убедиться, жива ли еще Усть-Илимская. Я же поднял глаза к небу, точно взмывая туда, чтобы сверху разглядеть катастрофу, и вот почти что с высоты спутника увидел гигантскую воронку в центре нашей Сибири.
Ого! вырвалось у меня.
Да-да, подтвердил Федя, нам в школе рассказывали... Но в общем-то дело не в бомбе. Бомба еще не победа. Победа это когда после бомбы приходят люди и захватывают чужую землю. А вот тут-то мы как раз и встанем с автоматами. И в «Зарнице», и в «Ермаке» везде!
«Ермак» же запретили, напомнил я.
Может, есть другой «Ермак»... И тогда посмотрим, кто кого. А ты, балда, хочешь, чтобы нас смыло!
Да не хочу я, это просто так, спасовал вдруг Димка.
То-то.
А вообще интересно, что на дне осталось бы, если море слить? Рыбы, наверно, куча! повернувшись к заливу, воскликнул Димка и аж за голову схватился, словно за толщей воды уже различил серебристые вороха.
Рыба с водой уйдет, сказал Федя.
Бутылки останутся, догадался я.
Во! воскликнул Димка.
Да уж, бутылочек тут будь здоров! согласился Федя. Так что жми-ка, Дементий, к начальнику, пусть на минутку сольет море, мы их соберем!
А-а! рассмеялся тот.
Наконец-то, а то все туча тучей! Димка смеялся не обычным смехом, как все люди, а каким-то веселым криком, словно его одновременно душили и щекотали, и был в веселье, как и в злости, неудержим.
Над нами просвистела пущенная из кустов над обрывчиком пустая бутылка и плюхнулась возле бон. Димка к воде, бульк с трамплина, и через минуту добыча уже лежала в сумке.
Порядочек! прошептал Димка.
А ты говорил не повезет!
Это я нарочно, чтобы повезло!.. Надо последить за теми мужиками у них, кажется, еще есть! Могут не бросить в воду, а в кустах оставить для размножения! Мол, пусть вырастет еще. А мы ее чик-чирик! Баба-Яга санитар леса! гордо заключил Димка. Кстати, я заметил, что где валяются бутылки, там поганки растут! Так что я двойной санитар! Ну-ка, где они там? Он забрался на пень, старательно вглядываясь в кусты.
Ну, ты последи там, а мы тут перекусим, сказал Федя, заползая с сумкой под пенек.
Э-э! И я!
Мы сошлись головами подо пнем, образовав трехконечную звезду, и, стиснутые корнями, как осьминожьими щупальцами, стали делить припасы.
2
А что?
Да непонятно и глупо, ответил я, пожимая плечами. Ездили-ездили, строили-строили и хлоп запретили. Пацаны уже собирались туда, а им фигу!
Кто собирался?
Федя, например.
Это он тебе сказал о запрете?
Он.
Ох, и шустрые Лехтинские, заметила мама.
Это тетя Ира узнала.
Тетя Ира еще шустрей... Ведь есть, кажется, один военно-спортивный лагерь для ребятишек.
«Зарница», но он сухопутный, уточнил я. А надо, чтобы и с моря охранять.
Кого? не понял папа.
Как кого?.. И нас, и вас, и ГЭС.
Хм, красивая картинка: отцы и матери вкалывают, а малышня воюет.
Ну, уж если воевать, то пусть лучше малышня, рассудила мама. Со взрослых хватит, да они и воевать-то ладом не умеют, им обязательно чтобы смерть была и ужасы, а малышня бескровно воюет, по-человечески. И пусть.
Значит, пап, правда?
Позавчера было правдой, а вчера уже нет.
То есть как?
Запрет сняли.
Ура-а!.. А почему?
Как раз потому, о чем ты сам говорил: ездили-ездили, строили-строили зачем же бросать? Это раз! А второе, этот флотский оказался пробойным мужиком! сказал папа, обращаясь к маме, и пояснил мне: Я о том дяденьке, который, помнишь, приезжал к нам в лагерь зимой? Давлет Филипп Андреевич!.. Поднял весь проф- и партактив! И нас, плотников, вызвали. Что такое, говорит? Создали море, а моряков кишка тонка? Позор! Чего, говорит, испугались? Природы? Парадокс! И пошел, и пошел! Дайте мне, говорит, ваших тепличных гавриков, я из них людей сделаю!.. В общем, опять разрешили! И его