Она сжала пальцы, и я заметил, как дрогнули её накрашенные губы. Но голос её остался ровным, будто отлитым из того же металла, что и корона.
Ты прав, произнесла она. Жалость роскошь, которую мы себе позволить не можем. Так что слушай
И тут я понял, что дело серьёзнее, чем я думал. Потому что, если царица готова отбросить церемонии значит, действительно в державе большие проблемы.
Мне нужен ты и твои воины. Нужны для отражения атак, для защиты дворца и столицы!
Сначала дворец, а потом столица? Только в таком порядке?
Не юродствуй. Ты знаешь, о чём я говорю, покачала она головой.
Знаю. И также понимаю, что все ваши разлюбезные бояре и князья разбежались кто куда. Да что там говорить из тех, кто учился вместе со мной, осталось меньше десятка в России. Остальных отправили куда подальше. А теперь вы хотите забрать моих воинов? Хотите ослабить последний отряд, который единственный одерживает победы?
Не ослабить, резко оборвала она, и в её глазах мелькнула та самая стальная искра, что когда-то заставляла трепетать боярские сборища. А спасти. Или ты думаешь, твои победы в глухих степях что-то значат, если столица падёт?
Я усмехнулся. Опять этот старый приём игра на честолюбии, на долге. Как будто я всё ещё тот мальчишка, который готов был лезть в пекло за одобрительный кивок.
Матушка-царица, сказал я, нарочито медленно, мои воины воюют не за столицу. И уж тем более не за ваш дворец. Они воюют за землю, которая их кормит, за людей, которые на ней живут. И если уж на то пошло они воюют за меня. Потому что я не бросаю их в бессмысленные бойни ради чьих-то амбиций.
Она резко встала, и её тень упала на меня, длинная и холодная, как сама память о её власти.
Ты забываешься! голос её зазвенел, как обнажённая шпага. Я всё ещё могу приказать.
Можете, кивнул я. Но приказы не всегда исполняются. А верите ли вы сами в то, что ваши приказы ещё что-то значат?
Тишина повисла между нами, густая, как пороховой дым после залпа тысячи гаубиц.
И тогда царица сделала то, чего я никак не ожидал.
Она усмехнулась.
Хороший ход, сказала она почти с одобрением. Значит, не зря когда-то отправили тебя в ведари. Там тебя хотя бы научили думать.
Потом шагнула ближе, и вдруг её голос стал звучать тише:
Иван Васильевич, вы простите меня! Я последнее время сама не своя и чувствую, что к этому немалые усилия приложили бояре. Чую, что смерть моя скоро придёт и тогда И тогда не успею назвать главных врагов Отчизны
Она замолчала, но
её тишина звучала громче крика. Я смотрел на неё на эту женщину, которая когда-то сломала мне жизнь, а теперь стояла передо мной, почти что умоляя
Царица беспомощно обернулась на зал, в котором мы стояли. Как будто посмотрела на незримых бояр, точащих ножи за её спиной. А эти бородатые черти только и смотрели, как бы вонзить сталь в бок царице и умесить свой жирный зад на царский трон, даже не взирая на то, что она ещё дышит. Я прямо-таки физически ощутил всю темноту и негатив зала для приёмов. Столько здесь было слащавых улыбок и ненависти, скрытой за любезностями и показной вежливостью.
Или же обернулась потому, что опасается прослушки?
Елена Васильевна, а вы не желаете выйти на балкон? предложил я. Сегодня вечером воздух необычайно свеж. Он полезен для здоровья, а то сидите взаперти в четырёх стенах А между тем прогулки на воздухе рекомендуют все врачи без исключения.
Елена Васильевна с улыбкой кивнула. Она поняла моё предложение. В самом деле на такую большую территорию сложновато наложить чары Безмолвия, а вот на балконе можно выделить местечко для приватного разговора.
Мы вышли на широкий балкон, овеянный прохладным ночным ветром. За высокими стенами дворца раскинулся вечерний город, наполненный затихающей жизнью. За кремлевской стеной мерцали огни машин, слышался отдалённый вой сирены. Но здесь, наверху, царила тишина та самая, что давала нам шанс говорить свободно.
Елена Васильевна оперлась на резные перила, её пальцы сжали дерево так крепко, что костяшки побелели.
Ты прав, прошептала она, не глядя на меня. Здесь нас не услышат. Но это ненадолго. Скоро они поймут, что я пытаюсь что-то скрыть, и тогда
Она обернулась, и в её глазах, обычно таких холодных, я увидел нечто новое страх. Настоящий, животный страх.
Иван, я не знаю, кому могу доверять. Бояре? Они только и ждут моего падения. Князья? У них свои интересы. Даже воеводы готовы меня предать Клянусь, я видела, как один из них перешёптывался с Шуйским.
Я молчал, чувствуя, как в груди бурлит застарелая ненависть. Эта женщина когда-то отправила меня в изгнание, почти лишила титула, едва не лишила жизни. И теперь она просила помощи у меня того, кого предала.
Но дело было не в ней. Дело было в Родине. В людях, которые родились на этой земле. И ради них я был готов забыть все обиды и простить все грехи. Я быстро навёл чары Безмолвия, чтобы нас никто не смог услышать со стороны. Радиус получился небольшой, всего два метра, но его было достаточно, чтобы поговорить без страха.
Елена Васильевна кивнула в ответ. Она явно видела раньше подобное. Да скорее всего и сама пользовалась не раз.