Фёдор Иванович Оболенский, медленно отступив в сторону, не сводил с меня взгляда, в котором читалось холодное любопытство хищника, наблюдающего за добычей.
Благодарю, Ваше Величество, сказал я, делая ещё один шаг вперёд. Но, кажется, вы нездоровы?
Царица слабо улыбнулась.
Ох, Иван Васильевич Разве в наше время можно быть здоровым? голос её звучал тихо, почти шёпотом, и в нём слышалась какая-то странная, неестественная покорность.
Я перевёл взгляд на Оболенского. Он стоял, слегка склонив голову, но в уголках его губ играла та же усмешка.
Ваше Величество, начал я твёрже, вы призвали меня по важному делу. Если вам нездоровится, может, отложим разговор?
Нет-нет, она вдруг встрепенулась, словно вспомнив что-то. Дело не терпит отлагательств. Фёдор Иванович объясни.
Оболенский плавно выступил вперёд.
Видите ли, Иван Васильевич, начал он, растягивая слова, царица Елена Васильевна, в своём неизменном милосердии, решила даровать прощение некоторым не совсем благонадёжным подданным. В том числе и тем, кого вы так опрометчиво привели с собой.
Я почувствовал, как у меня похолодело внутри.
Какое прощение? спросил я, хотя уже понимал, к чему клонит Оболенский.
Ну, как же он развёл руками. Вы же сами всегда говорили, что все заслуживают второго шанса. Вот царица и решила подарить второй шанс! Все пришедшие могут встать под царские флаги, чтобы верой и правдой служить царице! Чтобы доказать, что храбрые сердца бьются в унисон с русским людом! Чтобы повести армии против татарской и литовской силы, чтобы остановить монстров Бездны!
Ермак резко двинулся за моей спиной, но я едва заметным жестом остановил его.
То есть, я медленно выдохнул, вы хотите забрать моих людей? Тех самых, которые за меня готовы любому глаз на одно место натянуть и моргать заставить?
Оболенский улыбнулся.
Не забрать, Иван Васильевич. Принять под царскую защиту. Ведь вы же не против?
Тишина в зале стала густой, как смола. Я видел, как бледнеет царица, как дрожит её рука, сжимая подлокотник трона. Видел, как напряглись стражники у дверей. Видел, как Ермак незаметно положил руку на свои браслеты.
И тогда я понял, что нас загнали в ловушку.
Но ловушка это ещё не конец.
Нет, сказал я спокойно. Не против того, чтобы моим людям дали второй шанс.
Оболенский слегка приподнял бровь.
Очень рад, прошептал он.
Но с одним условием, добавил я.
Условием? он замер, словно не веря своим ушам.
Да, я сделал шаг вперёд. Сначала я должен поговорить с царицей. Наедине.
Тишина взорвалась.
Это невозможно! резко сказал Оболенский.
Но царица вдруг подняла голову.
Возможно, сказала она.
И в её глазах, на мгновение, мелькнуло что-то знакомое.
Что-то похожее на стальную решимость. Оболенский открыл было рот для возражения, но под царским взглядом поклонился и направился в сторону дверей. Проходя мимо меня, он даже не удостоил взглядом третьего царского сына.
Я усмехнулся и кивнул своим людям:
Подождите меня за дверью. Проследите, чтобы ни одно лохматое княжеское ухо не прислонилось к замочной скважине.
Не переживайте, Ваше Высочество, не успеет это ухо двери коснуться, как тут же на пол шлёпнется, подмигнул Ермак.
Оболенский побледнел, но ничего не сказал. Продолжил свой путь за дверь. Следом за ним двинулись и мои люди. Марфа Васильевна взглянула на меня, но я лишь подмигнул в ответ, мол, всё будет хорошо.
После того, как дверь закрылась, я повернулся
к царице:
Вот мы и остались одни. О чём же вы хотели поговорить, Елена Васильевна?
Лучше называй меня просто «мама», со вздохом произнесла царица.
Глава 4
Царица вздохнула. Она посмотрела на меня такими усталыми глазами, что мне на миг даже стало стыдно. Всего лишь на миг.
Дальше я взглянул на всё трезвым взглядом. Мог ли я её жалеть? После всего того, что было в детстве, после тонн унижений, ехидства и подколок, лишь бы показать меня в невыгодном свете по сравнению со своими детьми? После того, как меня отдали в ведари просто потому, что я был другаком, третьим сыном?
Можно ли это понять и простить?
Понять можно, а вот простить Вряд ли. Даже если мою судьбу написали задолго до моего рождения, то гнобить и лишать детства до призыва в ряды ведарей не стоило. Можно было хотя бы чуточку даровать того самого, что называется безоблачное счастье.
А теперь Я должен жалеть царицу? Хм
Как всегда холодный и отстраненный
Она опустила глаза, тяжело вздохнула и в этом жесте было что-то настолько человеческое, что я на мгновение усомнился: а вдруг за этой маской холодного величия все эти годы скрывалась просто женщина? Женщина, которая боялась, ошибалась, может быть, даже раскаивалась
Но тут же вспомнил её ледяной взгляд, когда я, семилетний, стоял перед ней и едва сдерживал слёзы, а её родные чада за спиной шептались и хихикали. Вспомнил, как она подала отцу заветную бумагу, а тот подписал указ о моём отправлении в ведари «для пользы державы». А польза державы, как известно, всегда измерялась чужими жизнями.
Нет, сказал я твёрдо. Не выйдет. Вы царица. Вам положено быть железной. А я я уже давно не мальчик, которого можно утешить пряником после подзатыльника. Давайте говорить о деле. Или вы звали меня только для того, чтобы я послушал, как вам тяжело?