Что? Это угроза? тут же насторожился колдун.
Всего лишь констатация факта, вздохнул я и глянул на Ермака. Хватит бахвалиться впустую. Про нас и так слишком много легенд сложено, чтобы ещё одну вешать.
Как скажете, царь-батюшка, тут же пошел на попятную приближённый. Язык мой порой настолько долог, что пока до кончика мысль доберется такого наболтать может Вы уж не прикажите казнить прикажите миловать!
Картошку чистить поставлю, буркнул я.
С радостью! тут же ответил Ермак. Каждого голодающего накормлю! Ни одну сиротиночку голодной не оставлю!
Ну и порядочки у царя-батюшки, покачал головой колдун. Слуги дерзкие, вон как царю отвечают
Есть слуга, а есть боевой товарищ и друг, оборвал я его резко. И вот таким позволено больше, чем иным слугам, которые вдруг вздумают критиковать отношения боевых сотоварищей!
Пришлось добавить в голос металла, чтобы слова прозвучали значимее. Прозвучало и в самом деле неплохо. От звуков моего голоса даже мои подручные склонили головы. Что уж говорить об остальных
Колдун отступил на пару шагов, помедлил несколько секунд, а потом поклонился:
Простите, Ваше Высочество. Служба и нервы Я не имел в виду ничего такого
Храните оружие, я потом всё проверю лично! сурово ответил я на подобный поклон.
Прошел мимо него походкой повелителя, знающего себе цену. Чуть позади шла Марфа Васильевна. Я почувствовал её лёгкое рукопожатие, словно она одобрила подобный разговор.
Колдун замер, будто в него воткнули осиновый кол. Его пальцы судорожно сжали посох, но поднять глаза он не осмелился. За спиной послышалось шарканье сапог стража, еще секунду назад готовая разрядить в нас ружья, теперь стояла по струнке, уткнув взоры в землю.
Ваше Высочество прошипел кто-то из офицеров, но я прошел мимо, не удостоив его даже взглядом.
Ермак шёл следом, широко ухмыляясь. Он обожал такие моменты.
Ну что, господин, прошептал он, опять всех напугал?
Не всех, буркнул я. Шуйские с Романовым и Бельским меня ещё не видели.
На входе за ворота Москвы нас ждали три больших автобуса. Похоже, что связь тут работала чётко, мы появились совсем недавно, а автобусы пригнали за пять минут. Внутри было сухо, пыльно и пахло бензином. Впрочем, для передвижения было нормально, а уж к запахам нам не привыкать.
По ходу движения каким-то образом просквозила информация, что автобусы везут Ивана Грозного. На третьем повороте прохожие встречали нас маханием рук и восторженными выкриками. Чем дальше, тем больше. По мере приближения к дворцу людей становилось больше, а радостные крики звучали громче.
Я иногда махал в окна, приветствуя собравшихся по обеим сторонам людей. Даже почувствовал себя какой-то эстрадной звездой, какую везли на многолюдный концерт.
Простой люд тебя любит, Иван Васильевич, сказала Марфа Васильевна, кивая на толпы людей.
Да? А вот как ко мне относится «непростой люд»? усмехнулся я в ответ.
А это мы скоро узнаем.
Автобусы въехали на Красную площадь и остановились возле главных ворот.
Дальше пришлось двигаться пешком. И вот тут уже не было восторженных криков. Мы встречали настороженные взгляды, льстивые ухмылочки, поклоны. Всё это продолжалось до прохода в царский дворец.
Мы вошли в длинный коридор, освещённый тусклыми магическими светильниками. Стены обиты тёмным бархатом, на котором поблёскивали серебряные нити гербов. Здесь пахло воском, ладаном и чем-то ещё чем-то старым, затхлым, как будто само здание пропиталось вековой ложью.
Впереди, у высоких дверей тронного зала, стояли ещё двое стражников. Но эти даже не попытались нас остановить один лишь взгляд, и они расступились, словно невидимая сила отбросила их в стороны.
Готовься, бросил я Ермаку. Сейчас начнётся самое интересное.
Двери распахнулись.
И там, в центре зала, на фоне витражей с изображением древних битв, стоял он.
Иван Фёдорович Овчина Телепнёв-Оболенский.
Высокий, сухой, с лицом, похожим на выбеленную кость. Его длинные пальцы перебирали рукоять кинжала, а глаза холодные, как зимнее небо уже изучали меня с едва заметной усмешкой.
А вот и наш дорогой Иван Васильевич, произнёс он, растягивая слова, будто пробуя
их на вкус. Как вовремя
Я медленно перевёл взгляд на царицу. Она сидела на троне, бледная, с плотно сжатыми губами. В её глазах читалось что угодно страх, злость, расчёт но не радость от нашей встречи.
Ваше Величество, поклонился я, как и обещал, явился по вашему зову.
Оболенский тихо засмеялся.
Обещал Какое трогательное слово. Но, боюсь, сегодня исполнятся далеко не все обещания.
Я почувствовал, как Ермак напрягся за моей спиной.
Проходите, дети, проходите, послышался слабый голос царицы. Фёдор Иванович, отойди в сторонку, мне Ивана Васильевича не видно.
Я нахмурился. Стоял от неё всего в нескольких десятках шагов, а она меня не видела? Что-то тут странное творится.
Царица сидела, откинувшись на резные подушки трона, и её лицо, обычно столь живое и властное, теперь казалось усталым и почти прозрачным. Глаза её, глубокие и тёмные, смотрели куда-то мимо меня, будто в самом деле не замечая. Руки, обычно столь уверенные в каждом движении, теперь беспомощно лежали на коленях, и пальцы её слегка дрожали.