подставляют свои лбы под пули он не тронется с этого места. Он не тронется. Он не тронется!..
Гловер не знал, сколько времени пролежал у этого камня, и, когда поднял голову, уже начинало светать. Кто-то опрометью бросился к нему. Лейтенант даже не поднял пистолета.
Странно, это был капитан Окклив. А он думал, что тот уже давно наверху. Или мертв.
Это вы, Гловер? Молодчина! Впереди всех!.. Ну, сейчас ударим в штыки. Окклив вскочил. Вперед, ребята!.. Поднимайтесь, лейтенант. Вперед!..
Гловер вскочил и побежал. Теперь он не чувствовал ни дрожи, ни тяжести в ногах. Он вообще ничего не чувствовал просто бежал и бежал. Все вокруг кричали что-то, и он кричал.
Какой-то сержант сильно дернул его: «Ложитесь, господин лейтенант!» Гловер плюхнулся, опять над ним взвизгнула пуля.
Они лежали уже на вершине. Она была пуста. Ни одного бура ни живого, ни мертвого. Что же это камни стреляли? И кто выстрелил только что?
Это был старик. Раненный, он не ушел с другими и сейчас, приладившись за камнем в неглубоком, небрежно отрытом окопчике, бил из карабина по врагу. Его окружали.
Не стрелять! скомандовал Окклив, прячась в соседнем окопе. Живым взять, живым!
Дорого же стоил этот пленный: пять или шесть солдат уже рухнули под его пулями. Но вот он что-то замешкался, сразу несколько человек прыгнули к окопчику и отпрянули. Уперев приклад в камень, бур выстрелил в себя. Его пленили уже мертвым. Кисть левой руки была оторвана снарядом, культю туго перепоясывал узкий сыромятный ремень. В карабине не оставалось больше ни одного патрона.
Звери! сквозь зубы сказал капитан, брезгливо поглядывая на труп. В них нет ничего человеческого, в этих грубых и фанатичных фермерах!
Гловера мутило. Чуть заикаясь, лейтенант робко возразил:
Все же он был очень храбр. Я бы похоронил его как воина.
Распорядитесь, пожал плечами Окклив и отошел, но все же обернулся и на ходу заметил, добрея: Ваше личное мужество извиняет эту сентиментальность
Генерал Вудгейт опасался контратаки. Он приказал немедленно возводить ложементы . Солдаты взялись за лопаты, из тыла пришла команда саперов. Трупы со склонов горы тащили вниз: там был священник и земля оказалась податливей, чем на Спионкопе. Это было немаловажно: экономились рабочие руки А им предстояло немалое окопы и эскарпы отрывали в несколько линий. Тут же устанавливали пушки. Спионкоп должен был стать неприступным. Буллер прислал поздравление. Ключ к Ледисмиту был в английских руках.
Прошел день все было спокойно. Буры, судя по всему, отошли на север.
Гловер с товарищами сидел в большом штабном окопе. Тишина на позициях и мощные ложементы улучшили состояние его души. Воспоминание о родном имении казалось теперь далеким. Вновь голову кружили честолюбивые мечты. Генерал Вудгейт, выслушав рассказ Окклива о мужестве лейтенанта, сказал, что этого боевого офицера он обязательно представит к награде. После изрядной порции виски Гловеру начало казаться, что и на самом деле в ночном бою он был бесподобно храбр. Он даже позволил себе пуститься в некие рассуждения о ходе боевых операций. Смысл их можно было истолковать как намек на то, что теперь, после появления на театре военных действий лейтенанта Генри Гловера, чаша весов должна определенно склониться в пользу британского оружия.
Мы противопоставим этим грубым воякам силу английского духа, нашу выдержку. Не так ли, господа? Выдержка и буры всюду побегут, как побежали они от нас сегодня ночью. Вот увидите.
Все это так, дорогой Генри, устало усмехнулся майор Лесли, но сколько нас останется, если каждый день мы будем хоронить по нескольку сот солдат?
Ну, сегодня-то мы встретились с необычно сильным сопротивлением, возразил Гловер, не замечая, что тон его более подходил бы, скажем, полковнику, нежели лейтенанту.
Вы думаете? прищурился Окклив и взъерошил свою черную шевелюру. Буров здесь было не более трехсот на наши два полка.
«Завидует, мелькнуло у лейтенанта, уже завидует мне и хочет умалить совершившееся». Он сказал суховато:
У нашей великой империи достаточно полков.
Это так, кивнул Окклив и тут же обратился к Лесли: Что там такое, майор, стряслось в Судане? Какой-то бунт?
Бунт не бунт, а неприятность. Среди египетских войск какое-то брожение. На всякий случай командование распорядилось отобрать у них боевые патроны. Два суданских батальона в Омдурмане, которые направлялись сюда, отказались исполнить это приказание. Вместо них нам шлют европейский батальон из Египта.
Ну, а с теми Их, я надеюсь, сумеют образумить.
Виски давало знать себя все больше. Сердце Гловера жаждало, если не высоких подвигов, то высоких слов.
Два батальона, он небрежно повел рукой, это капля в океане империи. Каплю можно испарить океан останется.
Лесли косо взглянул на него и поднялся:
Отдыхайте, господа, я посмотрю, как идет работа на втором эскарпе. Он легко перекинул свое грузное тело через бруствер.
Поспите, Генри, добродушно сказал Окклив. Нам еще понадобится ваш высокий патриотический дух