«Пенни, уходи немедленно. Тебя вычислили».
Жаль, что она не получила его каких-то двадцать минут назад. Тогда, возможно, успела бы дать дёру. Почти без страха Пенни думает о предстоящих пытках. Успокаивает, что, как бы крепко её ни мучили, как бы ни вырывали из неё правду, сильно навредить своим она не сможет раз Тонкс известно, что Пенни разоблачили, она примет все необходимые меры для защиты остальных. Это ощущается словно гора с плеч. И всё же Пенни горько: очень уж она хотела дожить, увидеть, как Мангусты нанесут хоть сколько-нибудь серьёзный урон режиму Лорда. От этой мечты, единственной, что у неё теперь осталась, очень уж досадно отказываться. Однако Пенни не собирается сегодня жалеть себя и бояться, раз уж это её последний день. Она переводит взгляд на Стедмана и нагло улыбается ему во весь рот. Конечно же, это его злит. Но ни первый, ни второй удар кулаком в челюсть не стирают с лица Пенни торжествующей усмешки. Она демонстративно сплёвывает кровь и щерит чудом уцелевшие зубы ещё шире. Пенни уже спасла людей, много людей, и это её маленькая победа, которую Стедман, как бы ни хотел, не сможет у неё отобрать.
До третьего удара дело не доходит. Дверь с грохотом отворяется: за ней стоит взъерошенный, осовелый колдограф. Стедман, на мгновение напрягшийся было из-за шума, явно выдыхает с облегчением и визгливо отдаёт приказ запечатлеть надпись на стене. Он явно не видит того, что замечает Пенни: всё это время колдограф стоит не шевелясь, уставившись в одну точку расфокусированным немигающим взглядом. И, когда он внезапно подрывается и кидается на Стедмана с кулаками, Пенни уже знает, почему.
Правда, за спиной зачарованного мужчины, к её удивлению, стоит не Тонкс и не кто-то другой из штаба. Ту, кто обезоруживает Стедмана палочкой со змеиной рукоятью, явно отобранной у колдографа Пенни никак не ожидает здесь увидеть.
* * *
Они бегут по коридору, и Пенни, силясь вспомнить хоть какие-то чары, кое-как машет палочкой, с трудом
вспоминая нужные слова. Подумать только, раньше она умела колдовать невербально, могла отправить в воздух сразу троих обычной Левиосой, а теперь и простенькое Флиппендо у неё выходит через раз. То ли дело Парвати, умудряющаяся одной рукой тащить за собой Пенни, а другой виртуозно отбивать летящие в них проклятья.
Пенни еле поспевает за ней, а в голове фонтанирует чистейший шок. С какой стати Парвати помогает ей? Откуда ей вообще известно, что Пенни надо помогать? Что всё это значит?
Она не успевает прийти ни к какому более или менее ясному выводу беглянки добираются до улицы раньше. Парвати, явно знавшая о здании куда больше Пенни, выводит её какими-то потайными тёмными коридорами, и теперь, несясь на всех парах к границе антиапарационного пузыря, Пенни по-настоящему верит в то, что они выберутся. Режущее заклинание попадает ей в спину за десять шагов до. Едва не выронив от неожиданности палочку Стедмана, Пенни сгибается в три погибели. Мир вокруг расплывается, краски меркнут, бежать она больше не в состоянии. И тогда Парвати взваливает её на себя.
В сознание Пенни приходит нескоро. Она хмурится, видя, что обстановка вокруг незнакомая, а за окном темно прошло как минимум шесть часов. Она лежит на старой засаленной софе, а чуть поодаль, усевшись на грубо сколоченном табурете, Парвати кипятит воду в большом помятом чайнике, стоящем на керосиновой печи.
Очнулась, Хэйвуд?
Пенни кивает. Шею ломит, дёсны болят, но, кажется, уже не кровоточат. Спину тянет, но, судя по ощущениям, раны уже начали заживать налицо целительная магия. Пенни облизывает губы и узнаёт привкус рябинового отвара как видно, Парвати основательно подлатала её, пока Пенни была в отключке. Она вспоминает события минувшего дня: то, как Парвати тащила её прочь, как колдовала против тех, кто, казалось, ещё недавно были её самыми желанными гостями.
Зачем? выдыхает она, уставившись в красивое бесстрастное лицо вчерашней любимицы Аспидов.
И это вместо «спасибо»? цокает языком Парвати, а затем отворачивается к плите. Палочкой поднимает тяжёлый чайник и наливает кипяток в выцветшую чашку с отколотым краешком. Эрл Грей, перечную мяту или ромашку?
Перечную мяту, кивает Пенни. Она молча наблюдает за тем, как Парвати методично окунает пакетик в чашку до тех пор, пока вода не окрашивается в тёмно-янтарный цвет. Ты что же, получается, из наших?
Парвати протягивает Пенни чашку и долго молчит, внимательно вглядываясь той в глаза. Наконец с фырканьем обнимает себя руками.
Ничего себе, какая ты догадливая, Хэйвуд.
И Пенни это злит, вопреки здравому смыслу, вопреки пониманию, что эта женщина спасла её. Она с грохотом опускает чашку на плоский деревянный подлокотник и, подтянувшись на локтях, приподнимается, опираясь лопатками о диванные подушки. Исполосованная спина саднит, но Пенни терпит, стиснув зубы. Ей не хочется показывать слабость перед той, которая, которая
Язвить обязательно? восклицает она, и возглас получается куда грубее, чем хотелось. Что, блядь, сложного в том, чтобы ответить по-людски?
Выражение лица Парвати меняется, удивление в глазах стремительно обращается весельем, и она разражается громким смехом куда более заливистым и искренним, чем Пенни когда-либо от неё слышала.