В том же году победным миром для России закончилась Северная война, а соседний Иран оказался на грани распада против бессильного шаха Султан Хусейна одна за другой поднимали восстания провинции. Годом ранее Пётр пожаловал назначенному астраханским губернатором Волынскому чин генерал-адъютанта и поручил ему координацию всей «персидской» политики на месте. Царь собственноручно дал ему указание об отправке в Шемаху офицера «бутто для торговых дел», а на деле затем, чтобы он «туда или назад едучи сухим путем от Шемахи верно осмотрел пути» и особенно «неудобной» участок возле Терков. Самому губернатору предписывалось поддерживать контакты с грузинским царём Вахтангом VI, чтобы тот «в потребное время был надежен нам», а также «при море зделать крепость» с «зелейным анбаром» (пороховым погребом. И.К.) и «суды наскоро делать прямые морские и прочее всё, что надлежит к тому по малу под рукою готовить, дабы в случае ни а чем остановки не было, однако ж всё в великом секрете держать».
В декабре 1720 года царь отменил последнее распоряжение точнее, велел подождать со строительством «до предбудущего 1722 году, но зато потребовал от губернатора пристать «для пробы» образцы верблюжьей шерсти, «персидских кушаков» и «гилянских рогож». Кроме того, Петра интересовали иранские изюм и шафран, которые он предполагал сбывать в соседней Польше; царь, как опытный коммерсант, заметил, что стол польской шляхты не может обойтись без этих специй. Волынский же призывал Петра поддержать царя Вахтанга и послать ему пять-шесть тысяч российских солдат. Губернатор считал, что с таким подкреплением грузинам и при условии отправки российского «десанта в Персию тысячах в десяти или болше» Россия вполне могла получить приморский Дербент и богатую Шемаху.
Скоро появился и предлог для начала военных действий. Повстанцы Ширвана во главе с предводителем Хаджи Даудом (Дауд-беком) и казикумухским Сурхай-ханом совершали набеги на Ардебиль и Баку, угрожали Дербенту. Волынский в июне 1721 года обнадёжил «бунтовщика» Хаджи Дауда секретным известием, что российскому государю «не противно, что он с персиянами воюет». Но иллюзий в отношении нового «приятеля» посол не питал: «Кажется мне, Дауд-бек ни к чему не потребен; посылал я к нему отсюда поручика (как я перед сим вашему величеству доносил), через которого ответствует ко мне, что конечно желает служить вашему величеству, однако ж, чтобы вы изволили прислать к нему свои войска и довольное число пушек, а он конечно отберёт городы от персиан, и которые ему удобны, те себе оставит (а именно Дербент и Шемаху), а также уступит вашему величеству кои по той стороне Куры реки до самой Гиспогани (Исфахана. И.К.), чего в руках его никогда не будет, и тако хочет, чтоб ваших был труд, а его польза».
«По намерению вашему к начинанию законнее сего уже нельзя и быть причины», убеждал Волынский царя в донесении от 10 сентября 1721 года; такое вторжение, считал он, теперь будет выглядеть выступлением «не против персиян, но против неприятелей их и своих». Он призывал
Петра выступить в поход следующим летом, поскольку, «что ранее изволите начать, то лутче, и труда будет менее». Напористый губернатор был уверен: «.. невеликих войск сия война требует, ибо ваше величество уже изволите и сами видеть, что не люди скоты воюют и разоряют». Он подсчитал, что судьбу операции решат максимум десять пехотных и четыре кавалерийских полка вместе с тремя тысячами казаков и «русской кураж и смелость». Успех гарантирован «толко б были справная амуниция и довольное число провиянту».
В то время так думал не только он. Консул Семён Аврамов в донесениях также рисовал картину разложения шахской армии, бессилия правительства, которое рассчитывало в борьбе с мятежниками только на помощь самих же горских князей и Вахтанга VI, и делал неутешительный прогноз: «Персидское государство вконец разоряется и пропадает».