Эльф стонал, рычал, трясся, поджимал задницу, елозил бедрами по кровати, сводил и разводил лопатки. Казалось, кожа на его руках вот-вот лопнет под напором бугрящихся мускулов.
Они тебя опоили? Что-то подмешали тебе в воду? Говори!
Из груди пленника вырвался долгий, протяжный хрип, полный муки и сладострастия.
Все, я иду за лекарем!
Стой!
Наконец упрямец соизволил откликнуться. Медленно, с явной неохотой он повернул голову и посмотрел на меня через плечо.
Все лицо красное, в каплях пота и дорожках влаги. Глаза черные от широких зрачков. Зубы стиснуты, крылья носа трепещут, каждая мышца под кожей напряжена.
Покажи мне, что с тобой.
Иди в бездну.
Пойду. Но не в бездну, а за лекарем. Покажи. Что. С тобой.
Проклятая человечка!
Моя угроза возымела действие. Заключенный попытался встать с кровати, но едва не упал и зарычал от злости на свое бессилие. Перед тем, как повернуться и показать мне всего себя, он метнул в меня еще один яростный взгляд. Затем выпрямился во весь могучий рост и вздернул подбородок, словно говоря: «Смотри. Довольна?»
В шоке я уставилась ему между ног.
Там все пылало. Насилу поднятый член стоял колом, толстый и сочный. От мясистой головки к животу тянулась тонкая ниточка влаги. Мошонка надулась от семени так, что была готова лопнуть. Казалось, нажми на эти тяжелые упругие шары плоти и хлынет фонтан.
Было очевидно, что все это алое, мокрое, распухшее причиняет узнику боль. Беднягу опоили. Навязали ему чувственную агонию и беспомощного бросили мучиться от похоти.
Еще и руки скованы за спиной
Никак не облегчить свои страдания.
Светловолосый гигант смотрел на меня с вызовом. Словно ждал, что я начну издеваться над ним, и готовился пресечь поток насмешек. И хотя нас разделял частокол из металлических прутьев, а заключенный был в кандалах, я не чувствовала себя в безопасности, даже попятилась от решетки. Вспомнила, что случилось с Сэмом, когда он подошел к камере слишком близко.
Я схожу к начальнику тюрьмы за ключом от твоих наручников.
Изящная бровь эльфа дернулась. Он недоверчиво прищурился, следя за мной из полумрака темницы, словно хищный зверь из засады.
Освобожу тебе руки, и ты себе поможешь.
Я кивнула на его проблему.
Заключенный промолчал, но его глаза чуть расширились. Он явно ждал от меня другого. Злорадства, каких-нибудь унизительных реплик, а не помощи и участия.
Ощущая на себе его взгляд, я устремилась к лестнице. Только на ее середине до меня дошло, что сейчас вечер и начальник тюрьмы давно дома, на соседнем острове, а ближайший паром будет только утром. До этого времени ключ от наручников не достать и руки страдальцу не освободить. Проклятье!
И что теперь делать?
Вариантов было несколько.
Например, я могла не делать ничего оставить эльфа один на один с его пикантным затруднением. Пусть терпит до прихода начальства, а я просто буду держаться подальше от его камеры, чтобы не слышать стонов и хрипов боли.
Наверное, так мне и следовало поступить закрыть глаза, заткнуть уши, не ходить в тот коридор, но
Я вспомнила алый распухший член, готовый лопнуть от желания. Если беднягу так корежит уже сейчас, что с ним будет через несколько часов? Переживет ли он
эту ночь и не встретит ли рассвет калекой? Не сломается ли его грозное копье, если это дикое, навязанное возбуждение так и не найдет выхода?
Мне нет до этого дела, сказала я себе, но вопреки своим словам, отправилась за советом к дежурному медику.
Да плюнь ты на него, и вот какой совет он мне дал.
Долфур, рыжий гном с бородой до пола, пыхтел от злости, ведь его разбудили из-за «жалкой эльфийской падали». И неважно, что лечить его работа. Не вставать же из теплой постельки ради какого-то тюремного отброса.
Ну мучается он и что с того? В Торсоре мучаются все. Для того их сюда и посадили. Чтобы мучились. Чтобы настрадались как следует перед смертью. Поди не ягнята невинные. Свою участь заслужили. Вот еще пальцем шевелить ради всякого отрепья.
Долфур ненавязчиво оттеснял меня к двери из своей комнаты.
Ну отсохнет за ночь его стручок. Невелика беда. Или ты хотела на нем поскакать? Так все равно ж не даст. Этот никому не дает. Ни за хлеб, ни за лишний глоток воды, ни за сладкие обещания. Девки ему частенько предлагают, красавчик ведь, а он носом крутит. Брезгует. Тоже мне принц благородных кровей. И силой его не скрутишь. Бешеный. Не пользуется своим отростком значит, не нужен он ему. Тем более на том свете, куда он скоро отправится.
Тебе легко говорить, Долфур, сказала я, маскируя неуместную жалость к пленнику под мотивы более эгоистичные и понятые моему собеседнику. Не ты будешь всю ночь слушать его вопли. Он же орет от боли на весь коридор. Впору оглохнуть.
Я немного сгустила краски, чтобы сделать свою просьбу более убедительной.
А я тебе затычки для ушей дам, сладко проворковал гном и принялся шерудить в верхнем ящике письменного стола, затем протянул мне на ладони две маленькие белые пробки. Ты в ушки свои хорошенькие вставь и спи до утра спокойно. Клянусь, даже комариного писка не услышишь.
Лучше антидот дай, скрестила я руки на груди.
Какой антидот?! возмутился лекарь. Где я его возьму? Откуда мне знать, что подлили или вкололи этой мрази? И вообще сам виноват. Не надо было ломаться. Не девка поди нетронутая. Неужто члена жалко для наших баб? Не стерся бы. И себя бы порадовал перед казнью и других. А раз такой брезгливый, пусть теперь дрочит о каменную стену.