Которому из двух?
Бенуа. я задумался. Потом перечитай все письма, что на столе и разложи их по датам. В зависимости от крайнего срока оплаты долга. Ближайшие даты положи слева, а всё, что позднее справа. Я разберусь, когда приеду вечером.
Поняла. К вашему приходу всё будет сделано. она вздохнула. Так чего на завтрак изволите?
Не нужно. сказал я. Поем в городе.
В таком случае, не убегайте. попросила она и отошла куда-то в комнату для гостей.
Я ждал с минуту, может две. После она явилась с каким-то свёртком.
Это вам, Павел Андреевич. произнесла она всё с неизменно холодным выражением лица. С днём рождения.
Матерь! А я и забыл, что у меня день рождения. Двадцать пять лет, как никак. Не каждый день такое событие.
Ого! Спасибо, Софья. воодушевлённо сказал я. Что там?
Откройте и узнаете. всё так же бесстрастно отвечала она.
Я спешно разорвал свёрток, коричневая бумага легко поддалась. Внутри оказалась книга. Сборник стихов. А вместе с ней письмо. От Лесьяны Романовой.
Госпожа Романова просила передать. Она звонила. Не приезжала. Я с утра забегалась, не сразу вспомнила. произнесла Софья.
Тут же открываю письмо и читаю.
' Павел, я поздравляю вас с днём рождения! Вы единственный, кто подарил мне столько ярких чувств. Все они отражены в сборнике лучших стихов Серебряного века. Я сделала там пометочки, чтобы вы могли знать какие стихи, ассоциируются с вами.
Теперь же о грустном'
Я чуть не взвыл, когда прочёл последнюю строку. Ну почему этот день не может быть обычным? Почему должна быть ложка дёгтя?
' Теперь же о грустном, Павел, я уезжаю и надолго. Мой отец желает для меня всего самого лучшего, а это лучшее по его мнению находится в Санкт-Петербурге. Там я буду учиться в Императорской высшей медицинской академии.
Папа считает, что только с таким образованием я смогу себе обеспечить стабильное будущее в нашем переменчивом мире.
Вы навсегда в моём сердце, и я хочу с вами попрощаться так, как ещё никогда и ни с кем не прощалась, мой граф.
Поезд отбывает ровно в шесть вечера с Санкт-Петербургского вокзала. Жду, обнимаю'.
Не может быть.
Она действительно решила поступить со мной вот так?
Просто поставить перед фактом? После всего того, что меж нами было?
И это издевательское «обнимаю» в конце. Словно плевок мне в лицо. Почему она не могла найти способ поздравить меня лично? Ну или хотя бы позвонить?
Стоп! Софья сказала, что она звонила. Но почему тогда не переговорила со мной?
Ещё и сообщила в мой день рождения. Вот так обрадовала девочка, ничего не скажешь. Молодец, просто умница. Впрочем, отъезд наверняка планировал её отец. Мне назло.
Тем не менее, я был в ярости. Готов был рвать и метать.
Павел Андреевич, спокойным тоном произнесла Софья, вы покраснели. С вами всё в порядке?
Я резко повернулся, злобно зыркнув на неё, но тут же отвлёкся, услышав странный звук слева. Мы оба повернулись в ту сторону, и я обнаружил, что пятидесятилетнее зеркало, что висело в имении задолго до моего рождения треснуло.
Трещина тянулась от одного края к другому.
Боже милостивый! вдруг воскликнула Софья, демонстрируя невиданный доселе артистизм.
Я помотал головой и вскинул брови. Мда, ещё и зеркала треснувшего не хватало. Я, конечно, в приметы не верил. Но внутри теплилось ощущение, что уже сегодня могу уверовать. И не только в приметы.
Софья, позвони Геннадию Олеговичу, прикажи подавать мобиль. У меня сегодня много разъездов.
Водитель мобиля Геннадий поздравил меня с гораздо большей охотой, чем Софья.
Уже двадцать пять лет. Помню, как возил вас ещё младенцем вместе с отцом. Правда совсем на другом мобиле. То был не такой быстрый, как нынешний и заводился очень долго.
Он на несколько мгновений поник и задумался.
Не хватает мне его Сиятельства, Андрея Илларионовича. Какой же был замечательный, добрый и справедливый человек.
Гене было уже за пятьдесят лет. Округлое лицо, усы, лёгкая седина. Улыбался Терентьев искренне и заразительно.
Да вот только зубы уже совсем плохи были. Парочки не хватало, а те, что оставались на месте, обрели жёлто-коричневый оттенок.
Спасибо, Ген, за поздравления, сухо сказал я, давай-ка к Константину Ивановичу Бенуа. На мануфактуру.
Это я всегда готов! внезапно оживился он.
Мобиль тронулся, а я устроился поудобнее на кожаном диване, что уже порядком истёрся. Мимо начали мелькать дома, имения, фонари и люди, спешащие на работу.
Улочки столицы оживились, кроны деревьев, обласканные утренним солнцем, едва покачивались на ветру.
Письмишко-то уже получили, Павел Андреич? с улыбкой спросил Гена.
У меня аж сердце ёкнуло, когда я это услышал.
Какое письмишко, Ген? решил уточнить я на всякий случай.
Ну как какое? Такое, что все Евграфовы получают на двадцатипятилетие. Помню, когда отец ваш получил, нарадоваться никак не мог. Он, кстати, тоже тогда был в долгах, как и вы сейчас. Но выкрутился. Как раз после письма.
Я даже не знал, что меня смущает больше. То, что Гена знал про письмо, то, что он был в курсе, что я в долгах или то, что Софья промолчала обо всём этом, хотя я уверен, она тоже знала.
Лишнего себе позволяешь, Ген, буркнул я себе под нос, намекая на долги.