Соня вздрогнула: ее окликнули. Она обернулась и узнала Богоявленскую.
Откуда вы? воскликнула Соня Иванова и бросилась к сослуживице.
Вот видишь, нашла тебя, ответила Августа Гавриловна и через силу улыбнулась, однако большие серые глаза оставались печальными.
На ней было элегантное широкого покроя демисезонное коричневое пальто, на голове кожаная шапка.
Они зашли в низенькую комнату. Соня полушепотом пригласила гостью к столу.
И чем угостить вас, Августа Гавриловна?
Не нужно, дорогая. Не нужно. Давай просто посидим. У тебя так тихо... Я не могу прийти в себя.
Неужели с Ниной беда? Или с мамой? испуганно воскликнула Иванова и сразу прикрыла рот ладонью. Посмотрела на кроватку не проснулась ли Неля.
Нет, нет. С ними, слава богу, ничего не случилось. Я была в Макеевке. Провожала родственника моей знакомой. Вышел из окружения. Неделю лечил распухшие ноги, а потом заявил, что хочет перейти фронт. Я согласилась вывести его за Макеевку... Мы долго молчали. Потом он сказал: «Если при вас есть спички или бензинка, то вы с помощью носового платка можете сжечь машину. Но при одном условии: в машине должен быть мягкий груз, а вы сумеете выпрыгнуть на ходу... Тот, кто остается здесь, остается для борьбы».
Августа Гавриловна умолкла. Она раздумывала: говорить или нет о самом главном? А может, Соня уже догадалась, почему она, бывшая управделами уполнаркомзага, не эвакуировалась в тыл?
Ей предстоит создать группу, которая будет информировать население о положении на фронтах...
В кроватке зашевелилась девочка. Соня наклонилась над ней, поправила одеяло и стала тихонько покачивать кровать. Едва слышно прошептала:
Может, и мой Иван где-то бродит по дорогам?
А если попал в плен?
Нет, никогда не попадет, взволнованно ответила Соня. Я верю, он вернется к нам с Красной Армией... Только как сохранить Нелечку? Кормить ее нечем. Без работы не проживешь.
А некоторые и без работы пристроились. Им все равно, какая власть, гневно сказала Августа Гавриловна Я навестила в Макеевке давнюю знакомую Лилю. Надеялась найти с ней общий язык. Зашла, а в квартире франтовитый офицер играет на рояле, девушки танцуют с немцами вальс...
Я села на мягкий диван поближе к печурке, чтобы согреться. Рядом - Лиля. Говорит, что центральное отопление не работает. Взорвали кочегарку русские хамы. Я ничего не ответила. Тогда она сказала, что ее сын Юра любит технику, а у немцев она высоко развита.
Я слушала ее и хотела, чтобы все в квартире взлетело на воздух. Потом взглянула на офицера и подумала об оружии. Юра и денщик в это время накрывали на стол. Я сказала Лиле, что хочу спать. Она повела меня в свою спальню. Через минуту принесла еду и бокал вина. «Представь, говорит, в Макеевке нет ни одной маникюрши. А в Сталино как?» «У нас маникюршу расстреляли!» «Еврейку? с живым любопытством спросила она. Знаешь, Рудольф говорит, что их всех перестреляют. В Макеевке человек тридцать русских расстреляли. И твоего знакомого Черкасова, он оставался по заданию». «Он что, сам рассказывал об этом?» спросила я. Она загадочно улыбнулась и ответила, что об этом знают немцы.
Лиля ушла, а мне было не до сна. Откуда ей известно, кто оставлен по заданию? Что же делать? Порвать с ней или еще пригодится?
Под шум и звуки танго «Брызги шампанского» вышла из спальни и попала прямо в комнату денщика. Над столом портрет Гитлера. Глаза у него выпученные, бесцветные. Я открыла шкаф, увидела автомат. Взяла его под мышку и ушла из квартиры.
Ты представляешь, Соня, ушла спокойно, без волнения. Но была уже ночь, ходили патрули, и я возвратилась назад. Поднялась наверх и увидела ход на чердак. Там просидела до рассвета. Утром бесшумно выскользнула на улицу. Автомат заткнула за пояс, под широким пальто его не видно. Так и пришла к тебе.
А где же автомат? тревожно спросила Иванова.
Спрятала в карьере.
Какая вы смелая, Августа Гавриловна. Смогу ли я быть такой? Рядом с вами, наверное, ничего бы не побоялась, сказала Соня и хотела что-то добавить, но проснулась девочка. Взяла ее на
руки и, укачивая, тихо проговорила: Пойдемте, узнаем, что делается в городе. Нужно искать работу.
Уснувшую дочь Иванова положила в кроватку и привязала полотенцем, чтобы она не вывалилась на пол.
По Школьному проспекту женщины медленно поднимались к улице Артема. Слегка подмораживало. Скорбная тишина тягуче плыла над опустевшими улицами. Лишь черный дым, поднимавшийся из труб приземистых домов, напоминал о людях, укрывшихся в своих квартирах. На стене сгоревшего дома между Седьмой линией и улицей Артема висел сероватый квадратный лист бумаги с красной окаемкой. Женщины остановились возле него.
Беканнтмахенг, прочла по-немецки Богоявленская.
Язык поломаешь, отозвалась Иванова. А тут и по-русски, и по-украински есть. Воззвание...
Августа Гавриловна стала читать вслух:
Все огнестрельное оружие и прочее, а также радиоприемники, которые все еще находятся в руках населения, подлежат сдаче местной комендатуре. Лица, у которых будет найдено оружие, будут расстреляны... Рас-стреляны,повторила Богоявленская и повернула голову к Соне. Их взгляды встретились. Должно быть, обе подумали об автомате. Она продолжала чтение: Населению городов и деревень вообще запрещено находиться вне дома от вечерних сумерек до рассвета... Все солдаты Красной Армии должны немедленно явиться в ближайшие служебные учреждения германского войска. Скрывающие таковых лиц будут наказаны. Политические комиссары, саботажники и партизаны должны быть арестованы и сданы управлению германских войск. Августа Гавриловна умолкла. Отошла от воззвания и взяла под руку Иванову. Заговорила взволнованно: