Старая игра в путаницу, в которую старик охотно играет со мной. Я не вполне уверен, что знаю, что он за человек.
Летом 1941 года все выглядело еще по-другому, тогда эти корабли все-таки потопили в Атлантике двадцать кораблей, вот эти старые любители покера и были здорово одурачены!
говорит старик все еще с воодушевлением. В то время у нас это праздновалось как победа.
Как будто мы вторично выиграли битву в проливе Скагеррак! Впечатляюще, но без большой пользы насколько можно говорить о «пользе», имея в виду военные действия, возразил я цинично. С таким же успехом корабли могли позволить разбомбить себя на рейде Бреста.
Как бы то ни было! подводит старик итог после того, как мы какое-то время молча стоим рядом друг с другом, и смотрит на часы: Время обедать!
В проходе перед столовой я читаю вывешенные на доске объявления. Это прежде всего многословные таможенные правила и отдельно конкретные предостережения экипажу как вести себя по отношению к таможне. «Еще одна вечная проблема, говорит старик, в порту люди несколько раз проходят через таможню и почти каждый раз прихватывают то бутылку незадекларированного шнапса из столовой, то сигареты товары для обмена. Корабельному руководству следует опасаться, чтобы корабль не приобрел при этом дурную славу. А в случае настоящей контрабанды при наличии вот такого объявления корабельному руководству не грозит денежный штраф. Опыт учит!»
Понятно!
Так как теперь у нас принято что старику совсем не нравится садиться, как в ресторанах, за стол, который в данный момент свободен, то сегодня мы садимся за стол к Кёрнеру, перед которым уже стоит еда. Кёрнер, по профессии физик-ядерщик, в возрасте около тридцати лет, жилистый, нервный, «женат» на реакторе. Он называет себя «фиговым листком корабля», его единственным «raison dêtré» он представляет науку. А наука все еще представляет предлог, под которым этот корабль водоизмещением почти 17 000 тонн отправляется в путешествие, хотя поведение реактора, охлаждаемого водой под давлением, за десять лет эксплуатации в плаваниях должно было бы быть более чем достаточно изучено. Но Кёрнер наверняка снова придумал программу, которая в состоянии противостоять претензиям экономистов. Кроме того в его распоряжении имеется такое ключевое понятие, как «долговременные испытания».
Резкая жестикуляция Кёрнера сбивает меня с мысли. Юла, думаю я. Его жесты иногда настолько резки, что создается впечатление, что кто-то дергает его, как марионетку, за невидимые веревочки правда, делает это неловкий кукловод, который еще не приобрел сноровку и не умеет четко доводить движения куклы до конца. Неожиданно он с грохотом роняет на тарелку нож или вилку и делает судорожные движения свободной рукой.
Что-нибудь не так? спрашивает старик и, добродушно ухмыляясь, пододвигает к нему то, что Кёрнеру может потребоваться в качестве приправы: соль, перец, горчицу и большую бутылку томатного кетчупа. Также рывком Кёрнер неожиданно отодвигает свой стул, на котором он так же нервно сидел, делает короткий поклон, и со словами: «Извините! Мне тут нужно срочно кое-что сделать» исчезает.
Я облегченно вздыхаю и говорю старику:
В годы моей юности в Хемнице в витринах лавок, торговавших сигарами, выставлялись рекламные куклы, которые двигались рывками и при этом для усиления эффекта дергали укрепленный за нитку шарик, который бил по стеклу.
Ну и? спрашивает старик.
Просто я об этом подумал. Не хватает только металлического шарика.
Ну и мысли у тебя!
Кажется, к шефу он не испытывает особой симпатии.
И на это есть причины, говорит старик серьезно. В известной степени Кёрнер с ядерной энергетикой на «ты» и поэтому не так тщательно соблюдает правила безопасности. Это снова и снова приводит шефа в бешенство, так как он несет ответственность за всю «лавочку».
После обеда старик заявил:
Ну, а теперь настало время немножко поразмышлять. Это его обычное заявление, означающее, что он собирается часок вздремнуть. Кофе я попрошу принести мне в каюту. Тебе тоже кофе и пирожное?
Хорошо, но мне лучше чай.
У старика две каюты с небольшой прихожей и ванной. Все обставлено как в коммерческом каталоге: кожаные кресла, кожаная софа, широкий письменный стол С книжной полкой с передней стороны, торшер, холодильник, встроенный в мебельную стенку. На свободной стене висит целый ряд небольших пестрых картинок.
Их Молден нарисовал сам по образцам. Он своего рода художник-любитель, говорит старик из-за своего письменного стола.
Значит, он по меньшей мере не скучает.
Они что не нравятся тебе?
Как они могут не нравиться! отвечаю я.
И тут я с удивлением вижу, чем занимается старик. Он считает десятипфенниговые, пятидесятипфенниговые монеты и монеты достоинством в одну марку. Затем он терпеливо
пакует их в ролики. На вопрос, который явно читается на моем лице, он отвечает:
Монеты для телефона! Приличная выручка: двести восемьдесят одна марка.